*** *** ***
сегодняшним вечером небо предпочитает бордо
всем оттенкам морской волны.
я застыла на берегу доверчивой нотой «до»,
твоя роза, твоя полынь.
твоя, твоя… а солнце по каплям стекает за горизонт,
тающий золотистый пломбир,
сломанное чертово колесо,
я застыла на берегу самой яркой из коломбин.
мучнистая пудра предательски осыпалась с моих щек,
обнажая румянца раскаленный стилет.
должно быть, некто в мое вино подмешал порошок,
любовное зелье со сроком реализации — сто лет.
твоя, твоя… а ветер с моря приносит и страх, и соль.
облизываю ладонь по-кошачьи. я – рысь,
застывшая над водой доверчивой нотой «соль».
…перебарывающая желание прыгнуть вниз…
*** *** ***
Танец на углях.
Чую, следишь за мной – попавшей в капкан лисицей…
Бьющей крылами птицей
В тщетном порыве взлететь.
Ты знаешь, Любовь и Смерть
Ходят обычно парой
И со своею тарой…
Кружева юбок, пена
Кримплена.
Батиста – почти Мольера…
Мой кабальеро,
Видишь, босые ступни.
Кожа в ожогах
И сердце в струпьях…
Нежность-жаровня…
Лицо бескровно.
Пляшу тарантеллу, плача и хохоча,
Рублю с плеча,
Зная, что ты следишь за мной, не отводишь взгляда.
Я – твоя награда-наяда,
Сокровище Агры.
Фуа-гра.
Виагра,
Взрывающая миры и чресла,
Не признающая ложь, «быть может» и «если».
Танец на углях…
*** *** ***
Руки пахнут сандалом…
Сандалии на песке сиротливо
Смотрят на юг и север.
Небо сгущается до предгрозового скандала,
Становится черным, как перезрелая слива.
Бесится молния – небесная стерва.
Ты не замечаешь этих приготовлений —
Бродвей
В нижних слоях атмосферы.
Твоя любовь издревле не брала пленных –
Бей! Мечутся чайки бровей.
Погрузи меня в сладкий ужас инферно.
Любимый… зубной пастой на языке
Твое имя. Я все жду,
Когда ты вопьешься в меня глазами
…Сандалии на песке…
И скажешь: «Кажется, быть дождю.
Слышишь запах озона?»
Отвечу: «Азалий…»
*** *** ***
Лунное затмение —
Это чьи-то расширенные зрачки…
Камера наплывает, крупный план.
А любовь – это такая Фанни Каплан,
Которая носит оружие, снимает очки
И не испытывает сомнений.
Ей не свойственны вопросительные интонации.
Однако когда луну пожирает тень,
Черная язва,
Любовь улыбается, шепчет: «Разве?…»
И умолкает, не кончив фразы.
А Млечный Путь убегает на небесной плите
От обилия пугающей информации.
Затмение – это глаза наркомана в момент прихода
Или возлюбленных в секунды неги,
Что суть одно –
Кода.
Деформированное глазное дно.
Ночь оттягивает нижнее веко:
«Как вы, больной?»
*** *** ***
Ночь распластана, как морская звезда –
Пентаклем.
По каплям,
Как яд – гюрза,
Занятые во вселенском спектакле
Звезды
Выцеживают свою роль.
…Но какое мне дело?
Я – маленький тролль,
Живущий в сердечных пазухах.
Раскладываю пасьянс, собираю пазлы.
Осуществляю контроль
За любовными прободениями…
Ночь распластана, как наложница на постели.
Прикована. Запястья — к рассвету,
Лодыжки – к закату.
Изящные, как орхидеевы стебли.
Звездный корсет
Цвета агата.
…Но какое мне дело?
Я — маленький тролль,
Путешествующий в метро
В поисках подходящей жертвы –
Какой-нибудь сочный Вертер
Не переспелый.
Какая-нибудь Марго в черном пальто…
Хотела любви? – Изволь…
…Ночь распластана, как небо по тротуару
В Водолееву эру,
А попросту в дождь.
Не бойся, не упадешь,
Но встретишься с отраженьем,
Сладким, как груша бэра.
Ощущенье скольженья?
Всего лишь вторженье в дневную ауру…
*** *** ***
Бес совести – в ребре.
Моя персональная нерожденная Ева —
Стерва —
Втыкает маленькие иголки
Туда, где у нормальный людей – просто
Комочек нервов.
Злостью
К самой себе
Истекаю. Собираю осколки.
Режу ладони – твое имя
Смотрится странно,
Перечеркивая связи линий…
Ты – моя манна.
Моя амброзия,
Мой стрихнин.
Мой наркотический бред,
Ангел, предохраняющий от беременности и бед.
Мой цирроз и
Мои чокнутые стихи,
Непонятные и не понятые
Ни понятыми, ни судьями.
«Выходите с руками поднятыми!»
Судьбы слепое орудие.
Девочку свою прости
За страх и суетность…
А вы, судьи, куда подальше засуньте
Профессиональную жалость –
Жало —
С девяти до пяти.
*** *** ***
Ночь в глубине души тоже цыганка:
Бьет в тамбурин луны,
Нанэ! Нанэ!
(А ты думаешь — бьют куранты)
Наотмашь.
Вышагивает куранту…
На ее губах не помада –
Кураре.
Tu cara* —
Награда и кара.
Ночной поцелуй смертелен.
Ты мечешься на постели –
Укушен, ужален. Я-то
Невосприимчива к яду,
Если только
Он не содержит
Дыхание твое с привкусом пряным.
Любовная прана,
Нежность…
Лимонная долька
Осталась от тамбурина.
Неповинна.
Ночь расчесывает
Черную гриву
Пегасу,
Косящемуся игриво
На меня, совершающую странные пассы
У оскаленной пасти
Вечности.
*tu cara (исп.) – твое лицо
*** *** ***
Возникаю перед тобой —
Богиней в сотне разных обличий:
Личи.
Кошка.
Суккуб.
В смоле застывшая мошка.
Хайку.
Mosque.
Старуха с бледными волосами.
Рыжий сполох.
Змея.
Чертополох.
Изнасилованная Кассандра.
До-ре-ми-ля.
Я.
Дефибрилля…
Вздрагивай от теплой боли:
Прикосновение моих рук —
Множество вольт.
Электрические разряды:
Наяда.
Капля никотина –
Убийца кентавров.
Гитара.
Ундина.
Холера.
Фа-минор-си-ля.
Абанера.
Я.
Дефибрилля…
В моем взгляде –
Миллион лет до нынешней эры,
Когда ты уже познал мою суть:
Ртуть.
Цикута.
Сумрачный запах моря,
Любовный миазм.
Целебная мазь.
Секунда,
Летящая ре-минором.
Соль-ми-фа-ля.
Я.
Дефибрилля…
*** *** ***
Память крови сильнее судьбы.
Мой шикзаль,
Не исчезай…
Долгоиграющий диск
Окольцевал оборотами
Узкое горлышко жизни-реторты,
Мой нежный оборотень.
Голос, ушедший в визг,
Звучит так надрывно,
Вскрытым нарывом,
Как будто поет шизгару,
Хриплый от перегара,
Богине Venus.
Любовь на вынос.
Любовь на вырост.
Любовь to go.
Шарфик замотан туго,
Мадам Дункан.
Память крови, это когда внучка
Где-нибудь на набережной Канн
Увидит в толпе жующих-живущих
Профиль, похожий на твой.
Свое будущее мучение
Прочитает в глазах, похожих на твои,
Услышит собственный вой,
Распластанных на двоих,
Почувствует излучение,
…Но не ускорит шаг,
А потом чуть дыша,
Откажется от лечения.
*** *** ***
Я видела твой абрис,
В осколках «нынче»,
Наглого зеркала,
Смотрящего холодными зенками
Мне в душу,
Испытывая на храбрость.
Неописуемое величие
Твоего «будет»,
Равного моему «будет»,
Таково, что впору поверить в Будду.
И в мишку из плюша.
Мне мнились твои
Вороньи волосы-перья,
Набрякшие веки,
Мой Вий…
Сердце кровит.
Где теперь я?
Корвет
Упрямой любви
Взрезает
Ощерившиеся реки
Грядущего,
Словно глотку.
Ибо я верю в мишку из плюша
И собственную утлую лодку.
Мне чудилась раскаленная взвесь
В воздухе – между твоим взглядом
И моим взглядом.
Лопающаяся кожа
Амуров и эльфов,
Случайно попавших в это чертово поле.
Да помоги уже, Боже!
Я – здесь,
Истекающая любовью,
Кусающая губу.
Парадоксально извечно рядом.
Твоя прорицательница из Дельфов.
Твоя Папуша,
Верящая в судьбу
И мишку из плюша.
*** *** ***
Рисую ртутью по черному шелку…
Твой вечер-аристократ носит плащ-домино,
А моя полудикая ночь – сари.
Танцует ему танец семи покрывал,
А луна перебирает струны ситара.
Необычайно бледен овал
Ее измученного лица.
Вынужденного мерцать.
Шторы задернуты плотно: ни щелки.
Это изысканное кино,
А не пип-шоу,
Ехидное, словно щелочь.
Рисую медью по лазурной глазури.
Мое утро – какая-нибудь остроухая эльфа.
А твой день – прирожденный агностик-скептик.
Их любовь – самая странная из всех эклектик,
Смертельней укусов эфы
И надкусов Евы.
Бездоннее амбразуры,
Нежнее амброзии,
Вкуснее мороженого на морозе и
Сложнее родословного древа
Короля, предположим, Артура.
…А мы с тобой просто инь и ян,
Повстречавшиеся,
Когда Бог был пьян…
*** *** ***
Хочешь, я сыграю тебе на флейте
Одну из мелодий-
Прелюдий
Растрепанного,
Глуховатого,
Вечно поддатого
Чудака-композитора
По фамилии Love?
Его музыка кружится над спальнями.
Устои к чертям послав,
Он возомнил себя гениальнее
Великого Инквизитора —
Композитора Смерти.
И был прав.
Хочешь, я сыграю тебе на флейте
Стихи, услышанные в каком-то из теплых снов?
Раз в десяток столетий
Выпадает наше с тобой число
В любовной рулетке.
Редко, ты скажешь?
Согласна, редко.
Хочешь, я сыграю тебе на флейте?
Расскажу
О чае и теплом пледе,
О свечном воске и ночнике,
О шершавой обложке древнего фолианта,
О счастье, странствующем налегке,
О том, что будет дождливым август,
Об окнах, глазеющих на восток,
О том, как неумолимо бежит песок,
В часах,
Возвещая, что краткость –
Сестра таланта.
*** *** ***
Солнце мое смотрит тебе в глаза
С тонкой усмешкой.
Мы с тобой – конный и пешая,
(Читай – пешка)
Которые, ясен пень,
Такое несчастье,
Друг другу не…
Но черт возьми, как изящно
Ты гарцуешь на крылатом коне!
Соло…
Сонный амур — как самовар пузат —
Насвисывает пару тактов
Мелодии
Ты говоришь: Этюд, Шопен.
Потом говоришь: Танго, Пьяцолла.
Потом говоришь: Лист, рапсодия.
Так-то.
Моя луна глядит на тебя, мон шер,
Со сладкой грустью.
Шелк! Включаю торшер…
У нашей любви-реки
Дельтовидное устье,
Похожее на виньетку.
А море, как нервная,
Все еще привлекательная брюнетка,
Чаще и чаще страдает приливами.
Облака — напудренные парики,
На сильном ветру разлетаются в пух и перья.
Дождь…
Но вот ты идешь,
Закутанный в альмавиву.
И сразу
Звезды мои превращаются в стразы.
И новорожденного востока
Пестротканная лента
Внушает необоснованное ощущение
Долгожданного хэппи-энда.
*** *** ***
1.
Насмешник-май, твой эксцентричный май
О, фаворит богини Примаверы,
Благословившей отблеск новой эры
Моей любви к тебе. Oh, mein. Oh, my!
Светило удивленное светило,
Вальяжный май с врожденным чувством стиля
Нам колдовал, шаманил и камлал.
Заклятье плел: мэн сенга севаман…
А Примавера от восторга плача
Послушно исполняла очо, ганчо
В прозрачном платье, легком, как туман.
Так мой зеленоглазый Казанова,
Приставший к яркой ленте terra nova,
Вновь миновал рождения лиман.
Возлюбленный, на берегу средь дюн
Я жду тебя, — Марлен, Малена, Ева —
Ты знаешь, нить Судьбы прочнее вервий
И звонче серебра дрожащих струн.
Там Примавера от восторга млея
В твоих объятьях делает болео.
И дерзок май.
И ты извечно юн.
2.
В кипящий от возмущенья кофе добавлю Baileys,
Знаешь, нынче весна — фригидная пуританка.
Твое майское Зазеркалье рисует улыбку Элис,
Мой Элвис, Льюис… А хочешь, это я напишу тебе хайку и танка?
Признаюсь в любви по-японски – мудро и кратко,
Расскажу о Пути к нирване, сиречь моим объятьям.
Чредою рождений Бог исчирикал нашу с тобой тетрадку,
Используя иероглифы, арабскую вязь и яти.
Мне снились Аркадии золотые своды и белый мрамор,
Там солнце в твоих глазах отражалось большим смарагдом.
Не размыкай сомкнувшейся надо мною любовной кармы,
А лучше напой… нет, напои меня танго, рождающимся с затакта.
Петербургские звезды в мае бледны, как junkie.
Ты их умеешь чуять смуглой восточной кожей,
А девочка Элис в уютной своей пижамке
Летает с тобой во сне, позабыв про лонжи.
Рожденный во вторник, я – твое воскресенье…
Видишь, как в небе всадников кавалькада
Огибает созвездья, скользя по тропе вселенной.
…И где-то в глубинах сердца Элис разучивает волькаду.
3.
Когда ты родился, Бог как раз заканчивал ланч.
Обгладывая куриную косточку,
Раздобревший и сытый,
Улыбнулся тебе: «Не плачь.
Ночь –
Твоя крестная фея,
Сделает из тебя почти что Орфея,
Подарит то, что вы, странные люди,
Называете dolce vita.
Но лишь полстолетья спустя — Эвридику,
Пусть это звучит и дико,
Именно так все будет.»
Сказал. И ушел, взяв котелок и тросточку.
Из Бога, знаешь ли, вышел
Не самый плохой пророк.
На то он и Бог,
Игрок.
И рок.
Сидящему выше,
Как водится, видно дальше.
Ковер пестротканный –
Твоя жизнь: с пряными восточными травами,
Пьяными аргентинскими винами.
Палевыми женщинами — почти невинными —
Порфирородным гранатом,
Похожим на свежую рану…
Словом, «Боже» в очередной раз оказался «правым».
Но ты-то свернул налево –
С хайвея на узкую каменистую тропку,
Послав к черту седаны и пробки,
Усталость и старость.
Снял дорогие ботинки,
Пусть это звучит и дико,
И ушел босиком
Далеко
За тем, что не купишь ни за болгарские левы,
Ни за доллары, ни за динары,
Ни за рубли.
Да, ты знаешь, я говорю о любви
И Эвридике.
»
