Нина Евгеньевна Белякова
Война глазами ребёнка
(Методическое пособие для молодых учителей)
Рисунок автора (Нины, Беляковой Н.Е.) в письме старшего брата, ученика 3 класса Шуры (Александра Евгеньевича Похвалинского). Письмо было послано отцу на фронт в августе 1944 года. Отец-учитель биологии бережно сохранил это письмо.
Содержание работы
Дети и подростки войны (Предисловие)
Часть 1. Недетские проблемы
1. Прощание
2. Эвакуация: подальше от родного дома
3. Жизнь в пионерской комнате
4. Голод и холод
5. Детские болезни и война
6. Детская «площадка»
7. О непонятной волшебнице из детской сказки
8. Старшие братья — подростки войны
9. Письма матери на фронт
10. Свидание во время войны
11. Голос из прошлого
Часть 2. Дети войны и новогодняя ёлка
1. Довоенные новогодние праздники (кратко из истории)
2. Приятные хлопоты
3. Незабываемое событие
4. Удивительная лотерея
5. Первое разочарование
Часть 3. Знакомство с отцом
1. Незнакомый боец в пилотке с красной звёздочкой
2. Как исчезли отцовские подарки
3. Новоселье
4. Пропажа поросёнка
5. Дичь и лисье мясо
6. Школьная жизнь после войны
7. Опасные стихи в школьной стенгазете
7. Джек, на место!
8. «Девочки, спасите!»
Заключение
Дети и подростки войны (Предисловие)
На долю народов России выпало немало тяжёлых испытаний. Одним из самых трудных периодов в истории нашей страны является Великая Отечественная война 1941-1945 годов.
«Война глазами ребёнка» — это воспоминание о годах лихолетья в жизни детей и подростков войны, это преклонение перед подвигом старших сестёр и братьев и, конечно же, матерей, которые в крайне тяжёлых тыловых условиях сохранили жизнь и здоровье детей.
Мы убеждены в том, что в патриотическом воспитании школьников темы «Война и дети», «Дети и подростки войны» необходимы для проведения познавательных, развивающих занятий. Они расширяют кругозор ученика в доступной для его понимания форме, они вводят современного человека в исторические события второй половины ХХ века, они помогают понять сущность трудного этапа развития нашей страны и дают возможность усвоить значение организации тыла для успешного ведения боевых действий и, в конце концов, для дальнейшей жизни народов всей России.
Категория «дети войны» требует научного осмысления и объяснения. Ребёнок, который пошёл в первый класс в 1941 году, — это необычный ребёнок, это не «дитя войны», это уже подросток младшего возраста. 22 июня 1941 года в одно мгновение наш первоклассник повзрослел, потому что на его плечи легли те нелёгкие обязанности, которые в мирное время выполнялись родителями, старшими братьями, сёстрами.
Это они, военные подростки, начали занимать и выстаивать длиннейшие очереди за хлебом в любую погоду; это они отоваривали талоны на все продукты; это они оставались с малышами дошкольного возраста, когда матери были на работе; это они готовили к приходу матерей неприхотливый ужин. Многие из них даже не смогли пойти в школу с семилетнего возраста, так как выхаживали младших сестрёнок и братишек, были их основными воспитателями и наставниками.
Таким образом, категория «дети войны» должна, на наш взгляд, подразделяться на две отдельных категории: «дети войны» и «подростки войны». Разве может «ребёнок», «дитя войны», писать отцу на фронт: «Я работал на сеноуборке в колхозе и заработал 20 трудодней!»? Этому малолетнему труженику едва-едва исполнилось десять лет, но он – необычный ребёнок. Он, особенно мальчик, остался за старшего мужчину в семье и выполнял многие его обязанности — он взял на себя ответственность взрослого человека. Взрослые тем и отличаются от детей, что они умеют брать на себя ответственность за поступки, у них сформировано чувство долга.
Подчеркнём ещё раз: ребёнок отличается от взрослого человека тем, что ещё не способен видеть последствия своего поступка и не может нести за него полную ответственность. А вот подростки войны повзрослели мгновенно: у них серьёзный, без улыбки взгляд, осознанные поступки, и ощущение долга перед ушедшими на фронт, чувство, которое они проносят через всю жизнь, передавая его младшим братишкам и сестрёнкам – детям войны.
Категория «подростки войны» должна также подразделяться на три возрастные группы: подростки младшего возраста (7 – 11 лет), старшие подростки (11 – 14 лет) и допризывная молодёжь (комсомольцы 14 – 17,5 лет).
Старшие подростки, лет с тринадцати-четырнадцати, сразу же становились «взрослыми»: многие из них во время войны заменили за станками рабочих, ушедших на фронт. Они выполняли и даже перевыполняли взрослую норму выработки. Они работали на заводах, в колхозах, в госпиталях, помогали матерям в домашнем хозяйстве, были незаменимыми помощниками особенно на селе.
Из литературы и кинофильмов нам довольно широко известны примеры труда подростков, вытачивающих на токарных станках головки снарядов, делающих взрыватели и другие детали оружия. Им, мальчишкам и девочкам ещё совсем небольшого роста, приходилось работать в цехах, стоя на снарядных ящиках, чтобы можно было дотянуться до детали.
В стихотворении Владимира Радкевича есть такая фраза: «Зачем ты, война, у мальчишек их детство украла?» С научной точки зрения, это всего лишь поэтическая вольность. Эти мальчишки и девчонки, работавшие на уральских и других заводах страны, как раз имели довоенное детство, иногда и отрочество. Рождённые в 1925 – 1927 — 1930-х годах, они прошли через детские годы, прочувствовали любовь, нежность и заботу близких. Лишились они не детства, это поколение было лишено нормальных отрочества и юности. Самые младшие подростки войны учились читать по цветным плакатам, по фронтовым письмам отцов и по серым листам похоронок.
Дети (не подростки) войны учили первые буквы, водя пальчиком по крупным буквам военного плаката, они привыкали есть кусочек хлеба или сухаря, экономя каждую крошку, припрятывая «чуточку» про запас где-нибудь под матрацем. Они даже не знали, что молоко, купленное для младших братишек и сестрёнок, можно было бы попить и им, но твёрдо знали, что этого нельзя делать ни в коем случае, иначе малыши без молока заболеют и умрут…
Мы наслышаны о подвигах подростков в партизанских отрядах и в подпольных организациях. Они действовали на оккупированных гитлеровскими захватчиками территориях. Многие факты из их биографий стали широко известными из книг и кинофильмов. Так, девятилетний Виктор Белокопытов отвык от своего имени, доверяя и откликаясь только на партизанский позывной «Батя». Этот малыш по деревням и сёлам собрал и отправил через партизанский отряд в Москву, в Штаб обороны, такие ценные сведения, что уже в декабре 1941 года он был награждён Орденом Красной Звезды, который далеко не каждый боец удостоился чести получить и носить на груди.
Совершенно особую группу составляют дети и подростки, на чью долю выпала жизнь на чужбине, в Германии, или жизнь в концентрационном лагере. Есть целые сборники их воспоминаний. В архивах Международного интернет-конкурса «Страницы семейной славы-2013» можно отыскать пьесу «Детство за колючей проволокой», (автор Белякова Н.Е.), написанную по воспоминаниям о встречах и беседах с прототипами главных героев.
«Дети войны» как научная категория появилась на общественном горизонте не так давно. К детям войны, как правило, причисляют всех тех, кто родился с 1928 года, то есть достиг тринадцатилетнего возраста в 1941 году, и тех, кто родился в
самый тяжёлый год войны. В нашей стране поколение конца двадцатых, тридцатых и начала сороковых годов ХХ века следовало бы, по-нашему мнению, разделить на четыре категории:
1. Дети войны (это все рождённые с 1932 года и до 9 мая 1945 года); среди них надо было бы выделить особую группу – «рождённые с 22 июня 1941 года и до конца битвы за Москву, то есть до 21 апреля 1941 года». В архивах Международного интернет-конкурса «Страницы семейной славы-2015» есть стихотворение Л.Е. Похвалинской, в котором любого поражают первые строчки: «Я родилась тогда, в сорок первом, Шёл тринадцатый день войны. И я чувствую каждым нервом Ужас мамы и боль всей страны». Понимаете какие чувства породила война в этом особенном поколении советских людей на таинственном генном уровне?
2.Младшие подростки войны (это 7-11-летние дети, те, кто стал (или должен был стать) школьником с 1 сентября 1941 года, как мой старший брат Шура, Александр Похвалинский);
3.Старшие подростки войны (это 11-14-летние дети, те, кому исполнилось 11 лет к июню 1941 года), как моему двоюродному брату Владимиру, в войну жившему с нами в школьной пионерской комнате, сыну учительницы математики сельской школы-семилетки, Нины Николаевны Гусенковой, которую я тоже хорошо помню ;
4.Послевоенные дети (это рождённые с 8-9 мая 1945 года до 1953 года). К ним относятся моя сестра Галина 1946 года рождения и брат Юрий, родившийся в 1948 году. Они родились в таком голоде, холоде и тесноте, поэтому их давно уже нет с нами…
В научной и даже художественной литературе до сих почти не встречаются описания военных событий с точки зрения этого пока ещё многочисленного поколения людей. Только во второй части книги Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо», названной «Последние свидетели», собраны интервью с детьми и подростками войны. Она поместила интервью с теми, кто оказался к началу войны на земле оккупированной Белоруссии, на чью долю выпало самое страшное – потерять близких, видеть горящий родной дом, им довелось попадать под обстрелы и бомбёжки, да ещё с раннего детства пришлось узнать, что такое виселицы и расстрелы. Они слышали, как звучит чужая недобрая речь оккупанта нашей родной земли.
Летом 2013 года в свет вышла своеобразная книга памяти Людмилы Улицкой «Детство 45-53». Она содержит воспоминания разных людей о том, как они росли в трудное послевоенное время.
Мы в данном методическом пособии, написанном для учителей и воспитателей детских садов, а также для молодых поколений родителей, поставили задачу раскрыть проблему детского восприятия жизненных трудностей военного быта в условиях глубокого тыла. Учебно-исследовательская и методическая работа «Война глазами ребёнка», её предисловие «Дети и подростки войны» написаны с конкретной целью: воспитать уважение к старшему поколению людей нашей страны. Герои книги – это дети войны, которые из-за своего малого возраста не могли принимать участия в боевых действиях или в хозяйственных работах тыла, но они выдержали всё. Именно это поколение прошло через холод, голод, страхи одиночества и заброшенности. Оно пронесло воспоминание о войне через всю свою жизнь, со скромностью и самоотверженностью честно трудясь в народном хозяйстве СССР, сполна отрабатывая свой долг перед поколениями фронтовиков и тружеников тыла.
Данная работа содержит воспоминания о войне, о тыловом быте, о повседневных заботах матерей и подростков, о первых детских впечатлениях, о маленьких радостях, больших огорчениях и первых разочарованиях. Источниками нашей информации явились биографические факты, семейные воспоминания, сохранившиеся с детских лет, ссылки на подлинные строки писем отцу на фронт. Эти письма- подлинники были на выставках «Семейная реликвия. Помним. Храним. Гордимся.» в Центральном музее истории Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, который находится на Поклонной горе в Москве. Они были на выставках в ноябре 2013-2014 годов и в течение 2015-2016 учебного года.
Мы использовали в работе жанр небольших эссе для того, чтобы облегчить усвоение трудного материала для молодых учителей и музейных активистов, школьных экскурсоводов — старшеклассников. В непростом занятии о тяготах военного детства надо дать современным детям возможность отдохнуть на тяжёлом занятии, для этого мы советуем возвращаться время от времени к текущей жизни, задавая уточняющие вопросы, развивая детскую активность восприятия новой для постижения темы о трудностях тыловой жизни, делая понятным любое слово или какой-либо факт.
По структуре наша работа разбита на части. Все они написаны специально для молодых учителей, для подготовки их к занятиям по патриотическому воспитанию. «Война глазами ребёнка» состоит из трёх частей:
-Часть первая. «Недетские проблемы». Она описывает трудности тылового быта, но заканчивается оптимистично: патриотическими детскими стихами, написанными осенью 1943 года учеником четвёртого класса Александром Похвалинским. Эти стихи были посланы моим братом отцу на фронт, и отец, учитель-биолог по профессии и призванию, бережно сохранил многие письма сына. Теперь они хранятся в школьном музее и имеются в архивах Бессмертного полка. А стихи Шуры с упоением читают со сцены современные ученики — мальчики 3-х и 4-х классов в рубрике «Голос из 1943 года».
-Часть вторая. «Дети войны и новогодняя ёлка» содержит описание подготовки и основные моменты проведения детского праздника, устроенного учителями обычной сельской школы-семилетки. Она также включает фрагменты сценария одной из (семейных) ёлок. Главная мысль — как среди голода, холода и больших потерь сельские учителя постарались сохранить крупинки детства и непривычной радости у своих учеников.
-Часть третья. «Возвращение отцов» раскрывает трудности послевоенного быта и зарождение послевоенной проблемы «отцов и детей».
Подчеркнём, что внимание и требование общества к усилению патриотического воспитания современных школьников и их молодых родителей является самой главной задачей педагогического процесса.
Однако, воспитатели очень часто в нынешнее время делают три грубейшие ошибки:
— Первая ошибка, теоретическая, философская, заключается в том, что ПОНЯТИЕ «ПАТРИОТИЗМ» часто раскрывается не полностью, как научная категория, а только частично: как любовь к Родине (к берёзке, к первому букварю, к богатству культурного наследия, к языку, данному нам многими поколениями предков).
Здесь, по-нашему мнению, нельзя ставить точку, нельзя, потому что далее должно следовать: «патриотизм — это готовность пожертвовать всем, даже жизнью, для защиты ценностей и идеалов нашего Отечества — России».
— Вторая современная ошибка — это стремление свести всю работу по патриотическому воспитанию детей и молодёжи только к пропаганде истории Великой Отечественной войны советского народа, то есть к периоду 1941-1945 годов. Военное прошлое, на наш взгляд, следует изучать в последовательном историческом развитии, а именно с подробнейшего изучения «Слова о полку Игореве», тем более что в программе уроков литературы для девятого класса специально отводится учебное время для знакомства с этим важнейшим произведением. Даже четвероклассники имеют возможность познакомиться с военно-историческим этапом конца 12 века, дающим понимание сложного боевого пути нашей Родины.
А вот в учебниках истории для семиклассников этому произведению отводится от одного абзаца до одной страницы текста. Поэтому в нашем школьном Музее Русской культуры в сентябре обязательно проводятся занятия на тему «Трудный поход князя Игоря в Донские земли в 1185 году». (Для учителей литературы и музейных работников мы можем порекомендовать необычный комментарий к данному произведению, подготовленный Н.Е. Беляковой «Великое обращение к русской нации киевского князя Святъслава в 1185 году». Найти брошюру можно через отдел редких рукописей Российской государственной библиотеки (бывшей Государственной библиотеки имени В.И.Ленина).
— Третья современная ошибка заключается в том, что очень мало в воспитательной работе отводится времени для знакомства со здоровыми народными обычаями. Будущим патриотам надо бы изучать в школьные годы обычаи народного, семейного, проверенного тысячелетиями опыта воспитания, а также культурные достижения всех народов нашей многонациональной страны.
Отметим, что важнейшая общественная и педагогическая проблема современного воспитания патриотов России должна осуществляться не только на уроках, но и на специальных музейных занятиях развивающего обучения с разнообразной тематикой и, конечно же, с использованием различных образовательных технологий для решения следующих задач:
— нам необходимо приблизить понимание детьми повседневных тягот жизни, а не только её радостей, приблизить это к современному детскому восприятию через знакомство с историческими и биографическими фактами;
— на занятиях следует подчеркнуть тесную связь фронтовых задач советских людей в период Великой Отечественной войны с трудовыми подвигами и самоотверженностью работников тыла;
Необходимо наглядно представить трудности быта военного времени, а для этого следует осуществить знакомство детей с музейными предметами ушедшей эпохи, например:
— с керосиновой лампой, коптилкой, фонарём;
— с металлической кружкой, алюминиевой самодельной ложкой;
— с куском туалетного мыла сорта «Земляничное»;
— с солдатской пилоткой с красной звёздочкой;
— с перьевыми школьными ручками, фарфоровой чернильницей — «непроливайкой»;
— с ёлочными игрушками 30-х и 40-х годов;
— с атрибутикой пионерской организации;
— со школьной и пионерской одеждой сороковых-пятидесятых годов;
— с фотографиями, письмами на фронт, детскими рисунками, значками, открытками и плакатами военного и послевоенного времени, с документами прошедшей эпохи;
— с книгами об истории войн;
— на занятиях по теме «Дети и подростки войны» необходимо подчеркнуть заботу педагогического коллектива сельской школы-семилетки о детях колхозников и о детях эвакуированных из западных и южных районов СССР жителей, потерявших в годы войны родной дом.
Особенностью всех занятий является задача раскрытия содержания новых общественно-научных категорий, таких как «дети войны», «подростки войны», «дети оккупированных районов страны», «юные узники концлагерей», «послевоенные дети», «подвиги матерей и подростков — работников тыла».
Отметим, что в Оксфордский словарь введены несколько русских слов — новых понятий ХХ века, таких как «указ», «совет», «спутник». Но там вообще нет очень важного слова, непереводимого с русского языка, нет такого нужного слова — «ПОДВИГ». Ни один из европейских языков, кроме русского, не имеет хотя бы приблизительного по значению понятия. В настоящее время можно встретиться с мнением, что «подвиги не нужны»!
Мне пришлось броситься в омут спасать тонущую девочку, потом вторую. Считаю, что подвиг совершила и моя сестра. Когда я сумела вытолкнуть одну утопающую, проследив как она «по-собачьи», задрав подбородок выбралась на мелководье, я не увидела второй девочки. Пришлось нырнуть, увидеть ленточку в косе среди подводной травы, схватить косу и вытащить девчонку на поверхность, крикнув ей, как глухой: «Дыши! Не хватай меня руками, а то утонем!». Конечно, «утопающий за соломинку хватается», мне пришлось отталкивать её, бороться, потом снова и снова нырять, вытаскивать до тех пор, пока она, ослабнув или поверив в меня, не перестала судорожно обхватывать моё тело руками, ногами, мешая плыть к берегу. И тут я тоже почувствовала, как сильно я устала, мне казалось, что я не плыву, не двигаюсь к берегу. Вот в этот момент моя сестра, крикнув: «Держись, я к тебе плыву!», бросилась плыть к нам, стала подталкивать безвольно распластавшееся в воде тело.
Толи мне стало легче, толи я испугалась за сестру, я в несколько бросков, держа правой рукой косы моей утопленницы, а левой в несколько махов преодолела расстояние до веток ивы. Схватилась, подтянулась, вытянула девчонку на песок и увидела, что она открыла глаза… Мне жутко слышать, как сейчас, стоя на берегу, делают «фото на фоне тонущих», и я вспоминаю, что шестнадцатилетней девочкой я, дитя войны и социализма, не раздумывая, бросилась в воду. Моей сестре было четырнадцать, как и двум моим тонущим девочкам. Они выросли, вышли замуж. Появились дети, потом внуки… Я написала рассказ «Девочки, спасите!», но последний экземпляр моей газеты с этим рассказам кто-то украл из кабинета на работе. Поэтому, обращаюсь к тем, кто сохранил его, поделитесь со мной хотя бы ксерокопией!
И, если когда-нибудь в языки мира войдёт это чисто русское слово «подвиг», в нём будет заложена большая доля заслуг советских воинов, женщин-работниц и матерей, подростков. Подвиги совершали не только участники сражений, с оружием в руках боровшиеся с фашизмом, это не только работники оборонных заводов и труженики полей, но и все труженики тыла, сохранившие главное — жизнь детей целого поколения, нередко отдававшие за это свою жизнь и здоровье в глубоком тылу.
Как видим, подвиги нужны и в мирное время: они должны исключать всевозможные вредительства «наших друзей и братьев», а также результаты распространяющейся халатности, которую принято стыдливо обозначать как «человеческий фактор».
На тематических занятиях в школьном музее нужно использовать данные многих гуманитарных учебных дисциплин, а именно: этнографии, истории России, истории Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, обществознания. На таких занятиях происходит обмен жизненным опытом; воспитание дружеских отношений разных поколений людей; воспитание этических, высоконравственных понятий о смысле жизни; формируется уважение к культурным ценностям разных эпох и народов.
Итак, тема нашего исследования «Война глазами ребёнка: дети и подростки войны» раскрывает трудности детства во время Великой Отечественной войны и показывает ежедневный самоотверженный подвиг матерей и подростков в деле сохранения жизни детей войны, того поколения, которое дало жизнь всем современным гражданам Российской Федерации и других республик бывшего СССР.
Мы использовали в работе биографический материал учительской семьи,подбор фотографий,содержание писем на фронт, рассказы учителей, ветеранов войны, детей войны, членов их семей, а также материалы проведённого нами небольшого опроса жителей района «Чертаново Северное» Южного административного округа города Москвы.
Гипотеза нашего исследования заключается в следующем. Мы считаем, что необходимо поднять педагогический голос в защиту интересов забытого поколения людей нашей страны, не имевших ни настоящего детства, ни отрочества, ни юности, проведенных среди голода, разрухи и крайней нужды, нехватки и часто полного отсутствия всего самого необходимого для нормальной жизни человека. Именно эти дети войны, подростки войны и послевоенные дети участвовали в восстановлении народного хозяйства СССР. Именно они поднимали целинные земли,строили новые жилые районы и целые города. Прямо скажем, им было отказано даже в должном внимании и уважении, не говоря уже об отсутствии специальной социальной и медицинской помощи, организованной для защиты здоровья и духовных интересов пострадавшего от войны с детства поколения.
Этому поколению наших российских граждан был нанесён и ещё один, пожалуй, самый страшный удар. Им довелось ещё пережить и прочувствовать уничтожение в так называемую «перестройку» почти всех привычных материальных и моральных ценностей нашей культуры, им пришлось встретить «достойную старость» в стране, униженной и разграбленной в последние тридцать лет, не имеющей пока единой развивающей страну идеи, которая бы объединяла все поколения и социальные группы страны.
Именно этому поколению пришлось «»отдать»» все свои сбережения и кроме того «радоваться», что их родители и старшие родственники – убеждённые патриоты нашей страны – не дожили до позора нынешнего этапа деления на «богатых» и «бедных», до развала и даже полного краха родственных семейных отношений. А тут ещё нахлынул и непонятный «»коронавирус»», заставивший их перейти в особую «»группу риска»», якобы не способную перенести вселения в организм нового, неизученного вируса.
Да к тому же в текущий период 20-х годов проступает заметное для всех падение привычных нравственных устоев. Всё ещё возрастает насильственное наглое насаждение западной потребительской псевдокультуры. В результате у многих детей складывается понимание смысла жизни только в получении наслаждения, радостей, при почти полном отсутствии чувства общественного и даже семейного долга. При отсутствии трудовых навыков и чувства Родины. Вам не встречались семиклассники, которые заявляют: «Вот стану взрослым и уеду жить за границу! Мне кроме английского языка больше ничего не нужно!»? В этих небывалых условиях всем учителям необходимо повысить внимание к усложнившимся проблемам патриотического воспитания подрастающих поколений граждан России в условиях жестокого деления общества на «»родовые кланы. Это дополнительно усложняет возможности воспитательного процесса.
Предполагаемая результативность нашей исследовательской и методической работы:
а) рост патриотизма у школьников – активных участников тематических музейных занятий и побуждение их к учебно-поисковой и общественно-полезной деятельности;
б) рост интереса к изучению всего курса истории нашей страны;
в) рост активности учащихся в подготовке развивающих уроков и тематических классных часов, неформального проведения вахт Памяти, рост интереса к содержанию бесед с ветеранами войны и труда, творческая подготовка к встречам с детьми и подростками войны;
г) увеличение стремления детей и молодёжи к посещению театров, музеев, выставок на мероприятия патриотического содержания;
д) расширение детского участия в конкурсах, концертах, фестивалях и выставках.
Таким образом, конечным результатом большой и многолетней воспитательной работы предполагается возрождение высокой нравственности и духовности у наших школьников и членов их семей, значит, и во всём российском обществе.Мы считаем, что эта тема отвечает требованиям новизны, актуальности и оригинальности.
Наша гипотеза заключается в том, что это и попытка предвидения дальнейших событий: в будущем, как мы предполагаем, должна появиться в свет самая Главная Книга о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. В ней будут воссозданы не только яркие образы советских воинов. В ней будет отражена и подробная картина самоотверженной борьбы в тылу их жён, сестёр, матерей и подростков за жизнь и здоровье детей войны, того поколения, которое выдержало все трудности, невзгоды, нехватки, которое дало жизнь современным поколениям граждан России, в настоящее время — успешным предпринимателям и добросовестным трудящимся.
Книга эта, очевидно, будет иметь короткое и ёмкое название «Война и тыл». Но для решения такой общественно-необходимой задачи должен сформироваться писатель по таланту и авторитету подобный Льву Николаевичу Толстому.
Часть 1. Недетские проблемы
1.Прощание
Для меня Великая Отечественная война началась с непонятного явления. Мне было всего два года и двадцать дней, когда на нашу страну напали враги. И первое детское осознанное впечатление осталось со мной на всю жизнь. Представьте, я сижу на руках у отца и удивляюсь, но ещё не умею задавать вопросы. Погода стоит ясная, на небе — ни тучки, а у моего отца по щекам обильно течёт «дождь». И мне совсем непонятно, что же это такое?
Рядом с отцом, наверное, стоит мама и мой старший брат Шура, Александр. Младшая сестрёнка Люся, очевидно, спала дома. Она родилась на тринадцатый день войны, а Шура пошёл в школу 1 сентября 1941 года. Вокруг нас было полным-полно народу: шум, гам, музыка, крики, плач… Маленькая железнодорожная станция а, может быть, и большой вокзал… Это я узнала уже потом, а в тот самый момент я тщательно, ладошками, вытирала щёки отца от «дождевых капель» и не переставала крутить головой, чтобы определить, откуда идёт «дождь» и почему он попадает на лицо отца в солнечную ясную погоду без единой тучки на ясном небе. А на меня, малышку, почему-то «дождинки» не попадали… Моё недоумение запомнилось, а потом и сменилось осознанным воспоминанием: мы провожали наших отцов на фронт, в суровое и неизвестное будущее.
Методический совет
Здесь уместно повернуть занятие и спросить у самых младших школьников: «Как вы думаете, почему по лицу отца текли «потоки дождя» в ясную, солнечную погоду? Уверяю вас, что немногие из младших школьников смогут, правильно понимая, ответить на этот вопрос. Поэтому необходимо напомнить, что произошло в нашей стране в праздничный, воскресный день 22 июня 1941 года «ровно в четыре часа». А ещё точнее: уже в 0 часов 58 минут 22 июня, когда вся наша страна спала мирным сном, немецкие бомбардировщики летели бомбить военно-морскую базу и город Севастополь в Крыму. Только своевременное предупреждение разведки и полное выключение электричества по приказу главы Севастополя и области Борисова спасло спящий Севастополь от бомбёжки и участи Сталинграда. Все бомбы, предназначенные для мирного населения, оказались на дне Чёрного моря. А дальше последовала «всеобщая мобилизация населения». Что это такое?
Ответ на вопрос: Невозможно даже представить с каким чувством взрослый и сильный, красивый мужчина, школьный учитель химии и биологии, очень мирный человек, уходил на фронт, оставляя жену с тремя малыми детьми. Уходил в жестокую неизвестность. Уезжал, возможно, навсегда. По его документам удалось узнать, что он стал рядовым взвода стрелков-автоматчиков. (Первая ударная армия, Калининский фронт – 55 Гвардейская стрелковая бригада, стрелок с 20.10.1941 года).
Он был участником битвы за Москву, освобождал от фашистов Московскую область. Евгений Александрович Похвалинский. Его ранило во время Солнечногорско – Клинской операции в ноябре 1941 года, после чего лечился он в госпитале до 27.01.1942 года. Сразу же после лечения он отправился воевать на Ленинградский фронт, был и там ранен,лечился, затем попал в Сталинград, был ранен на Мамаевом кургане, а потом тяжело контужен… Был на Кавказе, прошёл с боями по Украине, участвовал во взятии крепости Кёнигсберг, дошёл и до Берлина. Подчёркиваю, что из всех госпиталей он непременно возвращался снова в бой, на передовую линию фронта.
После занятия, включающего не только рассказ, но и песни, и музыку, ученики часто просят дать им текст песни автора,так и оставшегося неизвестным: «Двадцать второго июня ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война. Кончилось мирное время, нам расставаться пора…». Дети, которые приходят на занятия театральных коллективов, часто просят: «Только военных стихов нам не надо! Мы это не любим!» А, познакомившись с историей создания стихотворения А. Суркова «В землянке», прочувствовав каждое слово, берут и учат, и исполняют не только его, но и «Жди меня» К. Симонова, и главу «Гармонь» из поэмы «Василий Тёркин» А. Твардовского, и «»Журавли»» Расула Гамзатова, и «»Собака»» В.Калиниченко»», малолетнего узника концлагеря, и многие-многие другие стихи наших военных поэтов.
2. Эвакуация: подальше от родного дома
Всё чаще вокруг меня звучали непонятные моему возрасту слова: война, фронт, оккупация, фашисты, Гитлер, эвакуация, бомбёжки, артиллерийский обстрел. Для того чтобы спасти своих детей, многие женщины из прифронтовых районов и из зарубежных славянских стран бросали свой дом, квартиру, имущество, — всё хозяйство, и бежали,бежали далеко в тыл, на восток, за Волгу, к нашим советским доброжелательным и гостеприимным людям.
Они брали с собой(в лучшем случае) самую необходимую одежду, небольшой запас пищи, и поездами, на автомашинах,на подводах, а то и просто пешком, двигались вглубь страны подальше от бомбёжек, обстрелов и от издевательства безжалостных грабителей – оккупантов и убийц…
Так, в селе Чепчуги, что в переводе с татарского языка означает «пичужка», появились эвакуированные ленинградцы, украинцы, поляки, чехи и евреи из самых разных мест. Их распределили по крестьянским дворам. Всех надо было вымыть, переодеть, накормить, вылечить и успокоить после долгой, трудной дороги в две, а то и в три тысячи километров пути. Этим занимались наши учителя и больница во главе с врачом Еленой Николаевной Гусевой.
Методический совет
И снова надо спросить у школьников: «Как вы понимаете слова «оккупация», «оккупант», «эвакуация населения»?», не оставляя ни одного слова непонятным современному ребёнку. Проверьте: все ли ребята знают, кто такой Гитлер и что такое фашизм и холокост?
3. Жизнь в пионерской комнате
Моя семья тоже ютилась не у себя дома: мы расположились в пионерской комнате русской семилетней сельской школы. Здание было бревенчатым, простым, одноэтажным. И там,где раньше трубили горны, грохотали барабаны, там, где собирались пионеры, чтобы отрепетировать будущий концертный номер, или поработать над классной стенгазетой, или пристыдить ленивого ученика, осудить забияку, теперь жили две семьи. Это моя мама, Римма Николаевна Вознесенская, учительница истории и директор школы, её сестра Нина Николаевна Гусенкова, учительница математики, и мы, дети: я, тоже Нина, мой старший брат Шура, первоклассник, недавно родившаяся сестрёнка Люся и двоюродный брат Володя, сын тёти Нины, самый старший из нас, детей. Он учился уже в четвёртом классе и чувствовал себя почти взрослым.
В пионерской комнате было две двери. Одна выходила на школьный двор. Она была заперта и занавешена одеялом, чтобы сохранить тепло. А вторая дверь открывалась прямо в школьный коридор. Так что вся моя жизнь строилась по звону школьных звонков и гулу перемен. Из коридора доносились голоса, смех, иногда плач, иногда выговоры учителей. Не имея ни книг, ни игрушек, оставленная одна и надолго с сестрёнкой грудного возраста, я прислушивалась целыми днями ко всем звукам школьной жизни.
Помню, когда мама уходила надолго по своим директорским делам, она показывала мне небольшую бутылочку с молоком и говорила, что я должна после третьего или после пятого звонка осторожно налить молоко в малюсенький стаканчик и напоить Люсю из крошечной ложечки, иначе без молока малышка заболеет и может умереть.
И вот однажды я залезла на стул, достала бутылочку из шкафа, подставила стаканчик, который мы называли «один глоток», но руки мои были ещё такими слабыми и неумелыми, что я опрокинула стаканчик с молоком. Испугавшись, я схватила тряпку и хорошенько вытерла стол и половицу…
Когда мама вернулась, она сразу же заметила, что молока стало меньше. Она посмотрела мне в глаза и спросила: «Ты тоже пила Люсино молоко?». Я расплакалась и призналась, что нечаянно пролила его и даже не знала, что я могла бы его выпить. В оправдание я добавила, что хорошо вытерла и даже вымыла стол. «Зачем же ты его тряпкой? Надо было слизать всё молоко. Это так полезно детям! Это такая ценность!»,- грустно заметила мама. До сих пор вижу, как она,усталая, сидит и качает головой. Возможно, это было её сцеженное грудное молоко.
Вот эта материнская грусть всегда стоит передо мной. У нас в первый военный год не было ни подсобного хозяйства, ни участка земли, ни грядки, ведь мы жили при школе. И поэтому мы голодали, наверное, больше всех. Голодали страшно. Мы ели какую-то похлёбку из лебеды, щавеля, луговых корешков и какого-то «коновника» — сорной травы, растущей на пастбищах. Хорошо, если в этот «суп» добавлялась одна-две ложки муки. Тогда это называлось уже — «болтушка».
Голодали мы долго. Как-то маленькая Люся капризничала. Она научилась уже говорить, правда, всего-навсего несколько слов: целый день она плакала, ныла, раскачиваясь из стороны в сторону и ныла: «Ой-ё-ёй, как есть хочу… Ой-ё-ёй, как есть хочу…». И так с утра и до вечера. Когда мама вернулась с работы и начала готовиться к урокам, она не выдержала такой пытки и в истерике закричала: «На, на, на, ешь мою руку, больше у меня всё равно ничего нет!»
Наверное, именно тогда, после этого случая, мама надолго исчезла из дома, а потом вернулась без своей единственной тёплой шубки, подаренной ей отцом в счастливые довоенные годы. В лютые морозы на ней был надет клетчатый резиновый плащ, а под ним — очень старый, протёртый во многих местах ватник. В этой одежде она проходила все военные зимы.
Зато она привезла с неизвестной мне «толкучки» целое ведро подмороженной картошки. Помню, как аккуратно чистили её взрослые, как осторожно срезали кожуру, затем кожуру сушили, копили, потом толкли, смешивали с сушеными травами и пекли лепёшки. А к весне с каждой здоровой картофелины срезали верхушку с ростками для посадки в почву на полученном участке поля, даже вырезали «глазкИ», чтобы получить как можно больше картофельных кустов .
Со мной же после этого случая устрашающей материнской истерики произошло странное явление: я вообще надолго потеряла чувство голода. Ела, когда велели, иногда даже поругивали за то, что не хочу есть. Знала я, что человеку, особенно детям, надо есть, но чувство голода испытала впервые лет в двадцать семь, когда, по-видимому, стала лучше питаться и постепенно пришло оздоровление.
Небольшое отступление
Помню как-то я и учительница географии не захотели обедать в школьном буфете. Скорее всего, опоздали в столовую после уроков. Мы решили сбегать на противоположную сторону улицы нашего Васильевского острова (дело было в Ленинграде). Мы зашли в маленькое кафе, где буквально за копейки можно было взять горячий, душистый, настоящий мясной бульон в кружечке, крепкий сладкий чай и горячие пирожки. Я взяла бульон, чай и пирожок с зелёным луком и яйцами.
Сев за столик, я увидела у своей коллеги целую гору пирожков с разными начинками. Я внутренне удивилась, но не подала вида, быстро поела и стала ждать «географичку». Но тут она принялась настойчиво потчевать меня своими пирожками, разламывая их и показывая мне начинку. Пирожки, как всегда, действительно, были превосходными. Но она ещё к тому же начала приговаривать:
— Ешьте, ешьте, пока можно, ещё неизвестно, что вам доведётся пережить в дальнейшем. Ешьте, ешьте! Вам надо есть, вы такая худенькая, а у вас двое маленьких детей. Берегите себя для них!
И рассказала мне о ленинградской блокаде ужасающие подробности… Она хорошо помнила войну, потому что была на десять лет старше меня. Всю блокаду жила со своими родителями – рабочими оборонного завода. В семидесятые годы её отец и мать были ещё живы, но превратились в инвалидов и уже давно не вставали с постели. Свою жизнь она посвятила только им и школе. Вот почему она любит поесть и кормит своих родителей всем самым-самым вкусным и полезным…
Это был 1972 год. Ученики на переменах швыряли булочки, кидали в урну недоеденные пирожные и надкусанные бутерброды, которые в изобилии поставлялись тогда в школьные буфеты. А я смотрела на это безобразие, брала маленькую порцию винегрета и «военный» кусочек хлеба.
От её страстных и горьких рассказов я испытала, вдруг, такое чувство голода, которое или не знала, или забыла. А до этого, помню, меня часто уговаривали: «Поешь хоть немножечко!». А я часто не могла проглотить лишнего кусочка, так сухо всегда было во рту. Сухо и горько, как тогда, во время материнской истерики, горько от безысходности голодного тылового бытия.
Методический совет
Вопрос для учащихся: «Как вы считаете, ребята, кто больше всех страдает от голода и почему?»
Ответ: Растущий организм детей всё время нуждается в полноценной пище. Так с кем же воевали фашисты? В первую очередь они стремились уничтожить детей нашей страны, заставляя их голодать, болеть, умирать. И этим они доставляли дополнительные духовные страдания взрослым людям.
Они хотели уничтожить детей и вместе с ними и все будущие поколения советских людей. Они добивались, чтобы не было в нашей стране настоящих людей с высокой нравственностью, с созидательной психологией, с идеями планомерного создания разумного, справедливого общества, создания необычного государства без разделения населения на бедных и богатых. Фашистам такие идеи очень не нравились и не нравятся и поныне.
Захватчики рассчитывали захватить имения в чернозёмных районах нашей страны, они старались выслужиться перед гитлеровским начальством и как можно скорее приобретали грамоты с баронским титулом с приставкой «фон». Им не терпелось обеспечить себя дворцами-особняками с многочисленной услужливой и молчаливой челядью. Именно для этого они стреляли, взрывали, устрашали советских людей публичными казнями, сооружая виселицы и устраивая показательные массовые казни населения. Молодежь они хотели оторвать от родных и увозили на чужбину, в Германию, для рабского труда.
Фашисты переписывали юношей и девушек на «биржах труда», затем везли их в «телячьих вагонах» без еды и питья подальше от родины. Не удивительно, что даже дети помогали партизанам собирать важные военные сведения, чтобы передавать их в Москву, в Генштаб.
4. Голод и холод
В школе и в нашей пионерской комнате зимой было очень холодно. Печи в классах топили поочерёдно, то есть школа не отапливалась сразу вся. В перемены ребята бежали в тот класс, где натопили с утра печку, чтобы хоть немного погреть руки. Они прислонялись к печке сначала грудью, потом спиной, забирали внутрь как можно больше тепла. Ученики иногда приносили из дома по одному полену в подарок.
На уроках все сидели в пальто, в шубках, в отцовской одежде, ватниках и телогрейках. На ногах были валенки, но всё равно ноги и руки мёрзли. Учителя тоже старались одеваться теплее, поверх одежды накидывая большие платки и завязывая их концы крест-накрест на спине.
Электрического освещения ни в школе, ни в домах не было. В классе горела керосиновая лампа. Её на крючке прикрепляли к стене, а позади лампы приделывали железный отражатель, чтобы больше света падало на парты.
В школах многого не хватало: не хватало ручек, карандашей, перьев и бумаги. Часто к обломку карандаша привязывали ниткой пёрышко, и такая самодельная ручка была в то время не редкостью. Писать и считать учились на полях газет. Учебник был один на нескольких учеников. Даже письма на фронт посылали не в конвертах, а складывали листок бумаги треугольником или ромбом, указывали номер военной части и, не запечатывая, посылали в неизвестность, в военную обстановку. Бывало, вся почта гибла под обстрелом и бомбёжками. Вот и в нашей семье почти нет писем 1941 и 1942 года ни на фронт, ни с фронта. Надо отметить, что на фронте нашим письмам, письмам из дома, радовались, а вот писем с фронта ждали, но с замиранием сердца, боясь получить «похоронку».
Дети в то время старались учиться как можно лучше, потому что часто писали о своей учёбе отцам и не хотели огорчать их плохими отметками перед боем, старались писать каждую неделю регулярно, сообщая обо всех событиях тыловой жизни и о своих школьных успехах. И успехи были, несмотря на голод и холод, отсутствие учебников и тетрадей. Даже чернила часто делали из печной сажи и свёклы. Учительница наливала из бутылки чернила в чернильницу-«непроливайку» чуть-чуть на донышко, чтобы дети выполнили домашнее задание. А у кого были бабушки, у тех «непроливайка» помещалась в связанный из ниток красивый мешочек, и его несли на тесёмке домой и в школу. Я мечтала заиметь такой мешочек с красиво вывязанными узорами, но наша мама всегда была занята. Ещё бы! Она была не только учительницей и директором, она была депутатом районного Совета депутатов трудящихся, она была членом правления колхоза, а в каникулы и во время отпуска работала бригадиром полеводческой бригады или помощником пасечника. Не удивительно, что она умерла в 47 лет, заменяя в войну трёх, а то и пять взрослых мужчин, будучи притом ещё и матерью трём детям.
Отступление
Мой брат Шура писал на фронт два письма в неделю. Некоторые его письма сохранились и были представлены в ноябре 2013 года на выставке «Семейная реликвия. Помним. Гордимся. Храним» в Центральном музее Великой Отечественной войны 1941-1945 годов (в Москве на Поклонной горе). Мы сделали в школе стенд «Письма детей на фронт» с копиями подлинников этих писем, а также некоторых военных плакатов и цветных открыток.
Стенд после показа в окружном методическом центре выставили в коридоре, где проходят все ученики средних и старших классов, а потом перенесли в корпус начальной школы. Так вот, за два месяца ни одна портняжная иголочка, прикрепляющая письма и иллюстрации к основе стенда не была вынута! Хотя с иголочками в школе всегда наблюдалась «напряжёнка»… Ни у одного шалуна не поднялась рука, чтобы вынуть иголочку из этого стенда и кольнуть кого-нибудь из одноклассников.
Методический совет
Спросите учащихся: «Ребята, а почему нельзя было нарубить дров, чтобы натопить хорошенько всю школу? В нашей стране так много лесов, там всегда есть упавшие деревья, много хвороста и сухостоя.
Ответ: Вся проблема была в том, что в тылу не осталось здоровых мужчин, и почти все колхозные грузовики и лошади тоже были на фронте. Лошади на фронте — это не только кавалерия, но и гужевой транспорт. На лошадях тащили по нашим дорогам пушки, подвозили снаряды и продовольствие, эвакуировали подальше от линии фронта всех раненых. В стране главной задачей было: «Всё для фронта, всё для победы!»
Из заранее подготовленных листков бумаги сложите с учащимися письмо – треугольник и дайте задание: написать письмо дедушке (пра-пра-дедушке) «на фронт». В нём надо честно рассказать о своих школьных делах и проблемах. Пусть расспросят родных, где воевали их прадеды, чем были заняты прабабушки, чем были награждены. Пусть сделают записи воспоминаний и создадут семейный альбом Памяти.
Это ещё не все трудности военного времени. Как только началась война, большим бедствием стали пожары на складах продовольствия. Например, в городе Ленинграде уже в конце августа 1941 года горели Бадаевские продовольственные склады. По рассказам моих знакомых блокадников несколько дней там горело всё: зерно, крупы и мука; запасы масла, сыра и колбас. Там взрывались от высокой температуры банки с консервами. Там горел расплавленный от жары сахар. А наша мама всегда радовалась, что она как раз перед рождением Люси закупила килограмма три манной крупы, чтобы подкармливать будущего ребёнка.
Вскоре Ленинград оказался в блокаде, то есть он был окружён фашистами со всех сторон. Большой город остался без запасов продовольствия и почти без связи. Начались самые голодные дни и месяцы, пока не замерзло побережье озера Ладоги и пока по льду не проложили Дорогу Жизни, по которой двигались, несмотря на бомбёжки, обозы с продовольствием для ленинградцев.
Но и в других местах страны гитлеровские лазутчики тайком поджигали склады боеприпасов, дров, продовольствия, всячески вредили народному хозяйству. Они ещё и обворовывали наши продовольственные склады, обменивая потом на рынках муку, хлеб, сахар, лекарства и консервы на антиквариат и драгоценности. Не удивительно, что повсеместно в стране начался голод. Дефицитом стало всё. Цены на рынках выросли в десятки и даже в сотни раз. Только небольшую часть необходимых продуктов питания, чтобы не умереть с голоду и продолжать работать, люди получали по нормам (из писем моей матери известна эта норма — 90-100 граммов хлеба). Только это можно было получить по карточкам, по государственным ценам через государственные магазины, выстаивая за получением пайка в длинных очередях.
Методический совет
Ещё раз вопрос для учащихся: «Что такое товарный дефицит? Чего хотели добиться скрытые в тылу фашистские пособники? Что такое «паёк»?
5. Детские болезни и война
Мы с сестрёнкой в холодное время года «жили в кровати». Люся много спала. Она почти не ходила (лет до четырёх), такими слабыми были у неё ножки. А я прислушивалась ко всем звукам, которые доносились с улицы или из коридора школы. Самыми страшными для нашей мамы были дни и недели, когда мы заболевали, как правило, сразу втроём. Болезни следовали одна за другой.
Стоило кому-то из учеников заболеть, как мы сразу же начинали температурить: ветрянка, свинка, краснуха, корь, чесотка, коклюш. Кроме этого нам грозили простудные заболевания, «военные» рахит и золотуха (авитаминоз), а летом — цыпки. Тяжко было! Особенно мамам: ежедневно глядеть в глаза больных, да ещё и голодающих детей. Тяжело было идти на фронте в атаку, переживать бомбёжки и артиллерийские обстрелы. Но ещё тяжелее, на мой взгляд, видеть, как слабеют и опухают от голода ни в чём неповинные дети…
Только матери могут понять, что такое ждать с замиранием сердца развития заболевания, наступления кризиса и всё время бояться вспышки осложнения, не имея лекарств и часто даже кусочка хлеба для больного ребёнка. Нет уж, лучше взять в руки автомат, гранату или снайперскую винтовку и двинуться на непрошенного «гостя»! Но оставить детей нашей матери было не на кого. Надо было «тянуть непосильный воз», работать за троих, а то и за пятерых ушедших на фронт более молодых и здоровых мужчин и женщин.
Отступление
Вот, например, корь, страшная коварная детская болезнь. Это сейчас делают разные профилактические прививки строго по возрасту и срокам. А во время войны кроме противооспенной прививки ничего не делали. Если человек не защищён прививкой, он почти неизбежно заболевает этой корью в самой тяжёлой форме.
Особенно опасна корь для самых маленьких, так как при этом часто возникают осложнения, например, такое грозное как воспаление лёгких. Рвота, носовые кровотечения, удушье, высокая температура, насморк, кашель и прочие неприятности подстерегают малышей. Требуется наблюдение и тщательный уход за ними. У ребёнка нет аппетита, надо кормить его богатой молочно-растительной пищей, следует давать чай с лимоном и непременно фрукты, о которых во время войны и думать забыли.
На четвёртый-пятый день заболевания появляется сыпь. Во время её высыпания температура тела поднимается выше 40 градусов! Каждый день заболевания даётся малышу тяжело. Если не возникнет осложнения, то корь длится 7-10 дней. А вот дети, у которых не было сыпи, часто погибали. Корь унесла много детских жизней.
В войну не было ни прививок, ни лекарств, ни качественных продуктов, а матери проводили многие часы на работе или в очередях. Они уходили за водой, за топливом, оставив больных и голодных малышей в нетопленном помещении иногда совсем одних. И я это всегда помню. Это ощущение одиночества, заброшенности,даже своей ненужности всегда с детьми войны до самой глубокой старости. А кроме этого всегда со мной доныне ощущение, что у меня нет своего дома, что я всегда живу в чужом помещении…
Тяжелее всего пришлось нашей малышке Люсе. Постоянное «меню» с начала августа только в виде молодой картошки сыграло свою роль: у нас с ней появлялись на всём теле долго не заживающие болячки. Самая страшная мокнущая болячка размером с ладонь взрослого человека образовалась у Люси на затылке, под волосами. Там всё гноилось, чесалось, и сестрёнка во сне постоянно сдирала нежную, только что появившуюся кожицу.
Несколько раз в день мне, совсем ещё ребёнку, приходилось смазывать ей голову неприятно пахнущей мазью. Это было моей обязанностью. Мама или Шура давали нам по столовой ложке рыбьего жира, уговаривая заесть его маленьким кусочком хлеба с крупинкой соли, а результатов в лечении этими средствами не было, зато в комнате всегда пахло больницей. Я уж не буду описывать, какие неприятности были у нас с желудочно-кишечным трактом…
Только к пятнадцати годам, когда мы уже стали в достаточном количестве пить парное молоко, есть яйца, иногда сливочное масло, а летом прямо с кустов лакомились смородиной, малиной и земляникой, у Люси наконец-то исчезла эта болезнь, измучившая всех нас и так долго не отступавшая из-за чрезмерно скудного безвитаминного питания.
Хорошо помню, как мы втроём заболели корью с высокой температурой. Пришла врач Елена Николаевна Гусева, осмотрела нас, послушала, как мы дышим, и посоветовала закрыть все окна красной тканью. Она объяснила нам, что корь часто даёт осложнения на глаза, отчего может пострадать зрение.
Окна занавесили красными скатертями, которые принесли из правления колхоза. Сквозь красную ткань днём светило солнышко, и мы, лёжа под одеялами в теплой одежде, старались смотреть на красные лучи. Вот и всё наше тыловое лечение! Можно было ладошкой накрыть солнечного зайчика. Вот и все наши игрушки и развлечения! Надо было терпеливо ждать, когда прозвенит звонок и кто-нибудь заглянет к нам в школьную перемену.
А однажды зимой мы опять заболели все втроём, наверное, каким-то простудным заболеванием. Маленькая Люся во сне бредила и просила пить. Взрослых дома не было, поэтому Шура с трудом встал, надел валенки и, пошатываясь, сделал несколько шагов и подошёл к ведру с водой. Он железной кружкой разбил лёд, набрал холодной воды, напоил нас этой водой с кусочками льда и буквально свалился в постель от высокой температуры. С тех пор по утрам у меня всегда болело горло. Когда отец с обидой упрекнул маму в том, что она не сохранила его писем с фронта, кроме одного, адресованного лично моему брату Шуре, я вспомнила, что любая бумажка была нужна нам зимой, чтобы поджечь её и немного подогреть ледяную воду в металлической кружке на таганке.
Методический совет
Подумайте, ребята, почему Шура напоил маленьких больных сестрёнок ледяной водой. Чем лечили болезни во время войны?
Ответ: У Шуры была высокая температура, и он не смог отколоть от полена щепок, чтобы разжечь огонь под таганком и вскипятить или хотя бы подогреть в металлической кружке воду. Не случайно в нашей семье сохранилось одно-единственное письмо отца с фронта и квитанция на посылку. Всё остальное, по-видимому, ушло на растопку, на подогрев воды для детей в кружечке…
Но и это ещё не всё, что я помню о болезнях. Мы опять заболели все втроём и опять очень тяжело. Так тяжело, что приехала из Казани в лютый мороз сестра матери. Она привезла, наконец-то, какие-то лекарства, микстуры. Но самое главное, она привезла нам хлеб, белый батон, и кусок колбасы. Такую еду я видела вообще впервые! В поездах тогда тоже не топили, поэтому хлеб и колбаса так промёрзли, что их разрубили топором на кругляшке из берёзы. Потом разогрели еду на сковородке. Это было так вкусно, сытно и необычно! Мы немного поели и сразу же уснули. И после этого пошли все втроём на поправку! Может быть, тётя привезла и какие-то лекарства, но мне запомнилась только вкусная и сытная пища.
К сожалению, не все дети выживали во время болезней. Помню, как один мальчик, второклассник, похудел, побледнел, а потом пожелтел. Женщины качали головами и тихонько шептали: «Не жилец…». Это был первый мёртвый человек, которого я увидела ещё в детстве, вторым была… мама… Так же «не жилец» говорили и про забавного малыша, который начал сидеть на кровати только в два года. Моя мама пришла в этот дом по каким-то своим депутатским делам и взяла меня с собой. Он сидел на большой кровати, обложенный со всех сторон подушками. Я немного поиграла с ним, научила ладошкой ловить солнечного зайчика и навсегда запомнила большие голубые глазки, золотистые волосики и радугу, почему-то появившуюся рядом с его кроватью.
«Он у нас Ангел…», — сказала старушка, заплакала и встала на колени перед иконой. А мама (атеист) по дороге долго и сердито объясняла мне, что пол в избе был только что вымыт, вода с него постепенно испарялась, в воздухе было влажно. В окно выглянуло солнышко, вот и вспыхнуло перед малышом солнечное красочное отражение — радуга, такая яркая, какой в помещении я никогда и нигде в детстве больше не видела.
Запомнился и ещё один, совсем уж трагический случай, из жизни сельских учителей Кутумовых, друзей наших родителей. Если я не ошибаюсь, то они жили у нас в школе, в учительской. Все педсоветы, беседы матери-депутата с избирателями, все заседания совета дружины происходили в нашей «пионерской» комнате, как и беседы с родителями. Зимой 1942 года кто-то из семьи Кутумовых (ленинградцев?) нашел в поле несжатые колосья ячменя. Они очень обрадовались находке, собрали, отшелушили и размололи зёрна, испекли лепёшки на ужин. Вся семья (довольно большая) сытно поела, только самая маленькая девочка, лет трёх, раскапризничалась, зажимала ротик и отказывалась от еды. И осталась в живых только она одна, потому что все её родные, вся их большая семья, умерли во сне ранней весной голодного 1942 года…
Потом в нашем школьном коридоре появился большой плакат с нарисованными жёлтыми колосьями и надписью. Мне показали этот плакат, и я запомнила на всю оставшуюся жизнь его страшное содержание: «Перезимовавшие под снегом колосья ячменя — ЯД!». Я запоминала буквы по этому плакату и училась по нему читать и писать. В нашем семейном альбоме сохранилась пожелтевшая фотография двух сестёр Кутумовых, их звали Аля и Нина. У младшей сестрёнки, как хорошо видно на фотографии тех лет заболевание военных детей – рахит. У неё сильно искривлена левая ножка от недостатка необходимого ребёнку питания, от отсутствия молока, творога, фруктов и витаминов.
Методический совет
Спросите учеников еще раз: «Так с кем же воевали фашисты Западной Европы и Германии? Чего они так упорно добивались 1418 дней и ночей войны?». Почему победил слабый растущий организм немногих военных детей, победил все трудности голодных и холодных, страшных военных лет?
Ответ: Гитлер хотел уничтожить всех советских людей и не хотел дать советским детям вырасти, стать взрослыми и образованными людьми. И все, кто выжил, — это ваши бабушки и прабабушки, дедушки и прадедушки. Это дети и подростки войны, чей организм упорно сопротивлялся подлым замыслам иноземных захватчиков и победил! Победил благодаря ежедневным подвигам наших самоотверженных, чутких и любящих матерей. И ещё благодаря заботам подростков, таких как наш брат Шура.
Нам ни в коем случае нельзя забывать о них. О тех, кто жертвовал своим здоровьем, чтобы спасти детей от голодной смерти, стремился защитить нас от холода и болезней. Жертва эта продолжалась очень долго! 1418 дней и ночей даже далеко от фронта шла жестокая битва за свободу, независимость и, главное, за будущее нашего народа, за детей. Только вот в чём вопрос: «Могли ли мы дать после всего пережитого полностью здоровое потомство»? Детей войны так мало, что до сих пор наши правнуки исчезают и исчезают в начальных классах наших школ. Их частично замещают «коренные московские жители» — дети армян, азербайджанцев, узбеков, дагестанцев и других народов Кавказа, Средней Азии, Афганистана…
Отступление
Наша мама умерла совсем ещё не старой, умерла в 47 лет, оставив четырёх несовершеннолетних детей (младшему брату было всего пять лет, девочкам – семь, четырнадцать и шестнадцать лет). В мамином возрасте женщины ещё сохраняют красоту и здоровье, привлекательность (как сейчас говорят, «сексуальность»), но это в нормальных человеческих условиях жизни.
Наша мама, учительница и директор школы, мать трёх голодных детей, во время войны отдала всю себя. Её женский организм не выдержал непосильных перегрузок, навалившихся на неё и в войну, и в послевоенный период… Её с плачем хоронила вся школа и колхозники из всех ближайших населённых пунктов. Могила её до сих пор посещается многочисленными благодарными бывшими учениками (теперь престарелыми пенсионерами). На надгробии надпись: «Дети вас помнят!»
Орден «Знак почета», медаль «Материнская слава», медаль «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов». Далеко не каждая женщина в тылу получила такие награды. Обычно в таких случаях говорят: «Я горжусь своей матерью!»
А я горжусь не только матерью, я горжусь советскими людьми, которые, как моя мать, отдали все свои силы, всё своё здоровье, все свои ценности за будущее нашей страны. Поэт Евгений Евтушенко прекрасно написал: «Если будет Россия, значит, буду и я!» Это хорошо понимали наши родители, но, к моему сожалению, не всегда понимают современные молодые поколения, особенно депутаты Государственной Думы, олигархи и другие богачи-«единороссы».
6. «Детская площадка»
В какое-то военное лето в нашем селе решили устроить «детскую площадку». Там мы были под присмотром двух девушек, едва ли окончивших что-либо кроме семилетки, то есть ещё совсем юных, не имевших никакого жизненного опыта, почти подростков. Брат так написал отцу на фронт:
— «Нина и Люся ходят в площадку. Только там их почти ничем не кормят. Обед им носим из дома».
Спать днём нас укладывали в деревенском доме прямо на полу, на длинных полосатых самодельных дорожках, второй такой же цветной дорожкой нас укрывали сверху. Подушек не было. А радужно разноцветные плетёные дорожки я считала прекрасными!
Утром и после «тихого часа» мы ходили гулять в луга или на берег реки Казанки. Нас учили собирать съедобные корешки и травы, мы искали первоцвет, щавель, «заячью капусту», дикий лук, чеснок, цветы клевера, какие-то «столбунцы» (трубчатый стебель какого-то лугового растения, очень сочный и вкусный), в мае ели молодые зелёненькие кисленькие побеги у сосёнок и ёлочек. Мы собирали в низких кустиках «гусиной» травы бледно-зелёные маленькие лепёшечки. Есть их нам не разрешали, но мы потихоньку собирали их в пригоршню и, оглядываясь, съедали. Чего только не ели мы с этой голодухи…
Но вот однажды над нами пролетел самолёт. Он сбросил бомбы. Очевидно, фашистский лётчик хотел взорвать мост, потому что почти все его бомбы попадали в воду. Одна бомба убила корову. Она отстала от колхозного стада, паслась отдельно, а потом лежала на траве вся разорванная.
Налёт был совсем неожиданным. До фронта было далеко, километров пятьсот – шестьсот. Мы стояли и удивленно смотрели на взрывы, а наши совсем молоденькие «воспитательницы» даже не догадались нам крикнуть, чтобы мы упали на землю, и тогда, когда летели осколки, и тогда, когда лётчик – фашист, снижаясь, начал стрелять прямо в нас, в детей.
Никто не научил нас раскрывать рот во время взрывов, у нас были «распахнуты глаза». Что-то в моем слуховом аппарате было безвозвратно утрачено. Очевидно, бомбы разорвались слишком близко, потому что папа всегда был недоволен и сердился на меня. В нашей семье все хорошо пели и играли на музыкальных инструментах, мне же все эти премудрости музыкальной грамоты давались с огромным трудом. Как я ни старалась, я никогда не могла справиться с диктантом по сольфеджио. Хорошо, что рядом всегда сидел мой друг Юра Фомин, у которого отец так и не вернулся с фронта, вот он, Юра, и помогал мне справиться с диктантом, проверяющим музыкальную память, чтобы я не получила двойку, а получила студенческую стипендию.
Скорее всего, эта бомбёжка была летом 1942 или 1943 года, потому что маленькой Люси рядом со мной тогда ещё не было.
Голодным летом 1942 года, нас повели собирать колоски на поле. Я была самой младшей в группе, мне было всего три года. Хорошо помню, как я старалась, наклоняясь, подымать с земли колючие колоски, как складывала их в подол платьица, а потом подходила девочка — «воспитательница» и забирала их в общую корзину. Наконец, она принялась меня ругать за то, что я пропустила на своем ряду несколько колосков, а я упала на землю и потеряла сознание. Тепловой удар. Девочки-«воспитательницы» перепугались, но всё-таки меня привели в чувство, облив лицо водой из бутылки, и уложили в тени под стогом. У меня не было ни платочка, ни панамки, вот солнце и перегрело мою голову на этой июльской страде. Да ещё повлияла и ругань моей «воспитательницы». Я испугалась, что она скажет маме, что я «ленивица» и «позор моей семьи». До сих пор помню, как мне было стыдно, что я не могла работать, как все сельские дети.
В одном из сохранившихся писем Шура сообщает отцу, что «недавно здесь разбились четыре самолёта, загорелись в воздухе и упали». Чьи это были самолёты, Шура не уточнил. Наверное, это был один из воздушных боёв. Наши самолёты преграждали путь фашистам к уральским военным заводам и мостам наших больших многочисленных рек.
Помню, как я начала бояться прихода фашистов, как ревела, если нас с сестрёнкой оставляли одних в пустой школе, как запирали на ключ. В знак протеста я однажды зимой схватила тяжелый ухват и выбила им стекло. За это мне попало от мамы. Окно заткнули подушкой, потом вставили фанерку, но из него всегда дуло. Второй раз, проснувшись, мы обнаружили себя всеми покинутыми, я снова выбила стекло. Вылезла сама и вытащила сестрёнку за собой. Я как-то так ухитрилась протащить её через раму, что мы даже не порезались осколками. Плача от ужаса, мы побежали к правлению колхоза.
Мама была на заседании, где решались хозяйственные вопросы. Кто-то из членов правления выглянул в окно, увидел нас, бегущих в одних рубашонках по весенним лужам, и спросил:
— Римма Николаевна, это не ваши девчонки бегут раздетые и босые?
Не помню, чтобы меня наказали, наверное, были рады, что мы не порезались и на этот раз не простудились. На все вопросы взрослых я отвечала: «Я думала, что пришли фашисты, и они вас всех уже поубивали». Была весенняя гроза, вокруг грохотало, и от этого я проснулась и очень перепугалась, решив, что фашисты уже расстреливают семьи наших сельчан. Разговоры старших о зверствах фашистских оккупантов сыграли свою роль. Очень часто даже после войны уже ученицей 6-7 класса я часто в ужасе просыпалась по ночам.
Я твёрдо знала, что наша мама – коммунист, что коммунистов гитлеровцы расстреливают в первую очередь, сразу, как только займут селение. И я усвоила, что если случится самое страшное, надо бежать в правление колхоза за помощью.
А какой-то ранней весной, когда Люся спала, мне стало скучно и грустно. В окно дразнило солнышко, пели птички, на переменах все ученики выбегали на крыльцо, прыгали и играли, а мы с Люсей целыми днями были одни. Мне много раз объяснили, что у нас совсем нет подходящей одежды и обуви, что весенняя погода, несмотря на солнышко, очень коварная, можно простудиться и очень опасно опять заболеть.
Тогда я достала из сундука рваные суконные брюки, из которых брат уже вырос, вставила нитку в иголку и через край зашила все дыры. Надела зашитые брюки, мамину телогрейку, шерстяные носки, теплую шапку-ушанку брата, чем-то подпоясалась и тихонечко во время урока вышла на школьное крылечко.
Нянечка-уборщица увидела меня в таком забавном виде и решила пораньше подать звонок. Меня вернули в нашу комнату, а потом взрослые долго удивлялись, что я, такая маленькая, сумела зашить все дыры, одеться и открыть очень тяжёлую входную дверь. Все вокруг меня говорили, что я, значит, буду хорошей рукодельницей, раз самостоятельно научилась вставлять нитку в иголку и сумела сделать швы.
Не получилось, однако, из меня хорошей кружевницы, вышивальщицы или портнихи, слишком долго у меня не было ниток, иголок, спиц для вязания, не было вообще никаких игрушек. Да и некому было учить нас. Все старшие работали до полного изнеможения. Всё было для фронта, всё своё время они отдавали для победы! Однажды, уже в перестройку, я, задумавшись, нечаянно зашла в отдел игрушек какого-то крупного торгового центра и остолбенела. Снизу до верху все полки были наполнены всевозможными куклами. Я внезапно почувствовала себя малышкой, словно «провалилась в ушедшее детство» и стала Алисой в стране чудес. Я долго не могла вернуться в свой уже пенсионный возраст и смотрела на это богатство, не двигаясь с места, чувствуя себя Дюймовочкой, понимая, что всё это не для меня, что надо купить хлеб и картошку, немного муки для «болтушки», совершенно забыв, сколько мне лет… Это наяву было путешествие в далёкое военное прошлое. Когда я вернулась в настоящее, в реальность, горечь осталась, как у маленькой, потому что у меня никогда не было красивой куклы, да и вообще игрушек…
И ещё один раз я ощутила этот провал, когда в Зимнем дворце нам показали семейные комнаты последнего императора России Николая П.
Мы увидели стол, диван, а на диване сидел коричневый Мишка – игрушка наследника Алексея. У меня вырвалось невольное: «Это же мой медведь, я с ним играла… Только где и когда?» До сих пор не могу объяснить этого возгласа, потому что никогда ни у меня, ни у младших сестрёнок и братишки, игрушечного медведя не было. Так и кажется, что я держала его (или похожего на него) в руках, разговаривала с ним, что-то объясняла, чему-то учила…
Методический совет
Спросите учащихся: «Как вы думаете, почему в селе не было детского садика и специалистов – воспитателей? Почему не было игрушек у детей?»
Ответ: Во время войны не было свободных подходящих помещений: всё было отдано либо эвакуированным из дальних мест людям, либо под госпитали для лечения раненных на фронте бойцов.
Все взрослые девушки и женщины ухаживали за ранеными, мыли, стирали, кормили, работали связистками, сиделками, прачками, поварихами, а ближе к фронту ещё и рыли лопатами окопы. Многие вставали за станки, чтобы вытачивать снаряды, делать взрыватели для мин. Всё делалось для фронта, всё осуществлялось для победы.
А вот самое дорогое, дети, часто оставались безнадзорными. И фабрики игрушек тоже работали на фронт: там делали индивидуальные пакеты для раненых на поле боя, шили маскхалаты, готовили портянки… А колхозницы в свободное от работы время вслепую вязали бойцам в подарок шарфы, рукавицы, носовые платки, потому что электричества в селе не было. Только коптилки…
7. О непонятной волшебнице из детской сказки
Несмотря ни на какие трудности, в нашей семье с нами всё-таки изредка занимались, развивали нашу память. Нам повезло, мы были учительскими детьми. Нам пели песенки, рассказывали сказки, научили хороводным играм и детским стихам, научили даже петь смешные и задорные частушки про Гитлера. Тётя Нина после уроков всегда что-то кому-то шила «на руках», она быстро «вслепую» вязала на спицах и одновременно читала вслух, беседовала с нами. Помню, как она берегла каждую ниточку, каждую тряпочку. Она аккуратно вытягивала белую намётку из шитья, и нитку опять наматывала обратно на катушку. Это вошло у неё в такую стойкую привычку, что даже в семидесятых годах она продолжала сохранять каждую ниточку, хотя в стране уже было обилие всяких товаров, (особенно в сравнении с военными годами). Даже она сама удивлённо говорила мне, матери уже двух детей, что не может выбросить даже короткую ниточку в мусор, у неё сохраняется до сих пор боязнь нехватки какой-нибудь ниточки, пуговки, бумажки…
А как она готовилась к урокам математики! Она вырезала цветные полоски, кружочки, треугольники из картона (наглядный материал), всё укладывала в самодельные конверты, делала на них надписи. Шура и Володя нарезали прутики или солому, завязывали их нитками в десятки и сотни, чтобы тётя Нина каждому малышу положила их на парту для счёта. Она учила в нашей пионерской комнате молодых учителей, учила, как надо объяснять трудный материал, помогала им подготовиться к открытым урокам. И я ни разу не слышала, что кому-то трудно даётся математика. Вот о трудностях изучения грамматики русского языка была наслышана с раннего детства. И тогда же усвоила, что надо много читать хороших и умных книг, чтобы писать без ошибок и учиться красиво пересказывать тексты.
Но, наверное, больше всего с нами занимался Шура. Он при нас готовил все уроки, читал вслух, всегда что-то объяснял нам, показывая картинки в своих учебниках. А уж письма отцу мы с ним «писали вместе». Эта книга «Война глазами ребёнка» начинается с картинки. Её нарисовала я лет в пять и послала отцу на фронт в письме брата Шуры.
Однажды Шура взял у кого-то книжку «Волшебник Изумрудного города», быстро прочёл её. Ему она так понравилась, что он решил прочесть вслух эту книгу для нас с Люсей. Маленькая сестра при чтении почти сразу же засыпала, а я внимательнейшим образом вслушивалась в каждое слово и задавала вопросы, требуя всегда дополнительных подробных объяснений. Но вот наступил момент, когда Элли расправилась с волшебницей Бастиндой, выплеснув на неё целое ведро воды. Я никак не могла понять такую фразу: «Голос волшебницы становился всё тише и тише; она таяла, как кусок сахара в стакане чая».
Я хорошо представляла, как сушеную, разрезанную на дольки, морковку заливали кипятком. Мы привыкли к такому чаю с «заваркой». Но сахар… Тут уж я разразилась вопросами, не понимая, отчего погибла злая волшебница. Ещё бы! Ведь мы не знали, что такое Сахар. Пришла мама и тоже принялась объяснять, что же такое придумала сделать Элли, чтобы избавить весь мир от воплощения зла.
С тех самых пор я запомнила, что когда отец перебьёт всех фашистов и вернётся к нам с победой, будут у нас и сахар, и конфеты, и много хлеба, будут фрукты, игрушки и свои детские книжки, будет тёплая и красивая одежда, каждому своя обувь и, главное, свой дом. После войны откроются детские сады, где детей будут вкусно кормить, учить музыке, пению и танцам, будут укладывать в чистые и тёплые постельки. И в садике будет целая гора игрушек!
Отступление
Своей квартиры, не говоря уже о домике, у меня до сих пор нет, поэтому я снимаю комнату в ужасной, запущенной квартире москвичей, и это обходится мне в 75% моего учительского оклада. Но это – особый разговор… Как со мной, ребёнком войны, обошлись перестроечные бандиты, как жульё лишило меня не только родных стен в однокомнатной московской «хрущёвке», но и всего имущества, приобретённого мной и покойной матерью, официально удочерившей меня 23 мая 1942 года. Никогда, даже в тридцатые годы у кулаков не отнимали всё! Им отдавали одежду и обувь, запасы пищи, предметы для продолжения профессиональной деятельности. У меня же отняли всё-всё! Я прошла через несколько судов и Мосгорсуд, но судьи делали вид, что «всё законно», а адвокаты отказывались помогать мне в судебном деле, мотивируя тем, что они боятся связываться с жилищной мафией, которая убивает… Я описала в нескольких больших «»бухгалтерских»» тетрадях всю горькую правду о «перестроечном судопроизводстве» (1989-2005 годы). Конечно же, все эти тетради кто-то «умный» у меня выкрал и, наверное, уничтожил.
А в военном детстве я ходила на прогулку, рвала первоцветы, «кашку» (цветы клевера), высасывала капельки сладкого сока, грызла морковку, находила во дворе какую-то травку, внутри которой зрели маленькие беленькие безвкусные лепёшечки, ела их, и все равно не понимала, и всё равно продолжала думать, как «сладкая женщина» могла растаять от воды. И не находила ответа.
Только летом 1944 года, когда мама и Шура работали в колхозе и получили на трудодни: Шура за 5 трудодней получил 40 граммов мёда и 200 граммов хлеба, а мама за 138 трудодней получила «кило сто десять грамм мёду и 200 грамм хлеба», вот тогда я узнала, как выглядит настоящая «сладость» и как легко она растворяется в воде.
Этот мёд я хорошо помню. Мама принесла с пасеки кусочек сотового мёда, завёрнутый в молодой зелёный лопушок, и дала нам с Люсей. Мы пожевали воск, запили тёплым морковным чаем и свалились в постель от такой «сладкой жизни». Остальной мёд, наверное, мама обменяла на хлеб или на муку, чтобы сварить сытную «болтушку» с травами, потому что больше мёда в нашей жизни во время войны я не помню.
В конце концов, мне всё-таки удалось понять, как сахарная волшебница растворилась в воде и перестала вредить смелой девочке Элли из далёкой волшебной страны Оз. Эта девочка тоже была для меня героем. Она не терпела зла и боролась с ним до победы вместе с друзьями, как и наш отец с фронтовыми друзьями боролся с фашистами, догоняя врага в его «логове», в Берлине. Четыре раза он лечился от ран в госпиталях города Горького, в Луге, в Ульяновске и в Баку, каждый раз возвращаясь в свою часть, даже не заезжая домой.
И до самой смерти его беспокоили какие-то осколки железа в ногах и руках.
Отступление
Современным детям не понятно, как же можно жить без конфет! Как можно жить без «сникерсов», шоколадок и «чупа-чупсов», без пепси-колы, без пересоленных и переперченных чипсов и сухариков? Всё это наносит долгосрочный удар желудку вместе с содержимым картонных бочонков с поп-корном в перестроечных кинозалах… Наблюдаю с удивлением, как наши школьники поглощают всю эту иностранщину на переменах, хотя в ней нет ничего полезного для здоровья, зато в изобилии внедряются в их молодые организмы красители, ароматизаторы и консерванты. Как всё это ещё скажется на их организмах в дальнейшем? Многие уже сейчас жалуются на боли в конечностях…
Методический совет:
Конечно, ученики уже сумеют ответить на вопросы: «Куда отправляли мёд с колхозной пасеки в первую очередь? Почему в стране было мало сахара?
Ответ: Мёдом надо было лечить раненых в госпиталях: обмороженных, простуженных, ослабленных. Районы Украины, где всегда выращивалась сахарная свёкла, из которой производили сахар, были захвачены гитлеровцами и разорены. Многие заводы и фабрики в нашей стране были разрушены и не работали. Так что мы о сахаре в нашей сельской «глубинке» и не слыхали, если б не довоенная сказка Волкова. Я играла с детьми, а потом с внуками, на полу, расстелив белые простыни и построив из одеял палатку Папанина, изображая белого медведя, требуя сгущёнку. А сама вспоминала, как трудно было сидеть всю долгую зиму на кровати, не слезая с неё, как в углах нашей комнаты и на окнах нарастал и накапливался сначала иней, а потом толстый слой льда, как весной к нему привязывали бинт, чтобы капли воды стекали по бинтику прямо в подставленное к углу ведро. Как мы пили воду с льдинками из ведра, в комнате, в которой существовали целыми днями маленькие дошкольники.
8. Старшие братья – подростки войны
—
Мой брат Шура был старше меня на шесть лет. Он рос крепким, спортивным, активным мальчиком. Именно на его плечи свалилась главная забота – повседневный уход за сестрёнками, за Люсей и за мной. С гордостью в январе 1942 года он написал отцу в госпиталь, что «умеет держать Люсю», которой исполнилось тогда лишь полгода. А ему было восемь с половиной лет.
Он добавил в своём письме, написанном красивым почерком первоклассника (его почерку удивляются современные школьники, не знающие такого предмета как «чистописание», не говоря уже об искусстве каллиграфии). Он сообщил папе, что хорошо учится, и подчеркнул, что «даже без помощи мамы». Вот из этих строчек видно, как после начала войны первоклассники сразу же превратились в подростков, так как у них возникло чувство долга и ответственности за каждый свой поступок.
Самой большой радостью Шуры в то время было получить от отца письмо на своё имя, отдельно. Об этом он специально попросил отца в январе 1942 года. Он взял у мамы военную фотокарточку отца и хранил её на этажерке среди учебников. Каждую неделю, иногда даже чаще, он посылал на фронт письма. Мама была настолько занята делами школы, что приходила в нашу комнату замученной до предела. Помню, как только начав рассказывать нам сказку о репке или курочке Рябе, она почти сразу же на полуслове засыпала…
А Шура часто писал на фронт отцу письма. Он брал мою ладошку, клал её на листок, обводил карандашом все мои пальчики. Ни одного такого письма с нашими «ладошками», к сожалению, не сохранилось. Каждое письмо он заканчивал словами: «Прогоняйте скорее фашистов, приезжай скорей домой!».
Отец бережно относился к нашим письмам, ему даже удалось сохранить и привезти домой письма 1943-1945 годов. Более ранние, кроме одного-единственного письма, пропали бесследно на пересылках и в госпиталях. Сохранилась ещё квитанция 1942 года о том, что он отправил нам после госпиталя какие-то посылки, но с чем они были, я не помню. Скорее всего, с какими-то продуктами (макаронами или крупой).
Нам с Люсей ещё повезло, что у нас был рядом с нами старший брат, который хорошо учился и всем-всем делился с нами.
Во время войны Шура был нам не только братом, нам с Люсей он во многом заменил отца. Даже по редким письмам, пожелтевшим, но хорошо сохранившимся, видно, как он быстро взрослел не по своим годам, а по годам и событиям войны. Он не только отчитывался за свои отметки, не только писал, что больше всего любит историю и географию, он сокрушался, что «мы долго не учились, не было в школе дров…», и успокаивал отца тем, что «всё равно каждый день я занимаюсь грамматикой и арифметикой».
Как совсем взрослый, он писал на фронт о хозяйственных делах:
— Объягнилась коза Зорька…;
— Один раз мы с Мамой ходили за дровами в лес…;
— Третьего дня Маме привезли полкубометра дров…;
— Мельницу в Чепчугах не спустили…;
— Я с Ниной каждый день бываем на улице…;
— Козлята стали уже большие, и мы их иногда выпускаем ненадолго на улицу…;
— Я работал в колхозе на сеноуборке, подвозил к стогу сено на волокушах, заработал пять трудодней…;
— У меня есть свой огород, и на нём картошка уже цветёт…
Методический совет
Подчеркнём, что об этих серьёзных домашних заботах пишет не взрослый человек, даже не юноша, а самостоятельный, серьёзный не по возрасту, ученик начальной школы.
Уточним, с какими трудностями ему приходилось вплотную столкнуться в этом возрасте «счастливого» детства. Вот что он написал:
— «У нас уже стали поспевать огурцы, но их очень воруют. Моркови уже две гряды вырвали. Я сегодня ночью увидел, кто у нас ворует огурцы и морковь. Это парни, которые около наших соседей каждый вечер».
Отступление
Представим себе, как маленький мальчик ночью, прячась в кустах, выслеживал безнравственных парней допризывного возраста – воров. Они обкрадывали трёх голодных детей с замученной (в поисках честных путей изыскания дополнительных доходов) женой фронтовика, очень одинокой матерью. Ведь, чтобы вырастить эту картошку, огурцы и морковь, мальчик лопатой должен был вскопать землю, внести в неё перегной и золу, а затем пропалывать, регулярно поливать, а для этого носить на огород вёдрами воду из колодца, окучивать картошку и помидоры и терпеливо ждать урожая.
. Находились же люди, беззастенчиво воровавшие с чужих огородов выращенные ребёнком овощи! Вот где истоки давнего беззастенчивого «первоначального накопления капитала». Сейчас они, наверное, миллиардеры или родители миллиардеров…
В то же самое время наш быстро повзрослевший мальчик в очередной раз пишет отцу:
— Дорогой папа! Ты уже знаешь из маминых писем, что я получил премию за хорошую учёбу;
— Погода здесь очень холодная. Недавно два дня только не было ветра, а сейчас опять буря;
— Здесь у нас в колхозе проводят электричество с мельницы на школьный двор, на ферму и в сельский совет;
— Мы уже сейчас едим свежую картошку. У меня есть свой огород.
— Мама мне купила сапоги за 600 рублей, а то мне не в чем было ходить в школу.
И снова, и снова наш маленький хозяин завершал своё письмо выстраданным пожеланием: «Приезжай скорей домой, чтобы успеть к первому мая, у нас есть два больших огорода, и мы их хотим засеять картофелем. Приезжай скорей домой. Мама рассказала, что ты, когда приедешь, построишь дом – блиндаж, а я тебе буду помогать…»
Хорошо помню, что когда я стала немножко подрастать, я стала задавать вопрос: «Где мы будем жить, если в Чепчуги придут фашисты? Они же выгонят нас из школы, из пионерской комнаты! Они же всегда так делают!». Наслушалась, видно, взрослых разговоров и обсуждения газетных статей в «пионерской комнате».
Мама старалась успокоить меня, говорила, что Татария очень далеко расположена от фронта, что наш отец и другие солдаты сделают всё, чтобы отогнать фрицев ещё подальше от нас. Но я не успокаивалась и задавала ещё более трудный вопрос: «А если его убьют немцы, как уже убили многих пап в нашей деревне? Если они убьют всех наших солдат-защитников? Что тогда? Как мы будем жить?»
Мама была вынуждена сказать, что мы убежим подальше в лес и где-нибудь в укромном месте выроем землянку. Шура даже нарисовал мне землянку, столик, нары, печку-буржуйку и кипящий чайник на ней. Только тогда я немного успокоилась, но не забыла этих разговоров. Шура сказал мне, что папа всё равно вернётся. Мы будем строить настоящий военный блиндаж, а не дом, потому что нам надо будет в нём хранить запасы продуктов. И он тоже будет помогать строить этот блиндаж. А потом уже накопим средства на большой дом, где у каждого из нас будет своя комнатка и будет большая гостиная, в которой будет радиоприёмник. Тогда я буду слушать сказки и театральные спектакли, буду слушать песни и учить стихи…
Отступление
Шура погиб в Советской Армии в 1955 году. Мама умерла почти сразу после его гибели. Отец, настоящий ветеран войны и сельский учитель с многолетним стажем и мизерной зарплатой, прошедший через всю войну, так и не смог приобрести дом. Он умер в малюсенькой комнатёнке с печным отоплением в перенаселённом бараке, конечно же, без каких-либо удобств.
Шура был для меня всегда почти взрослым человеком. И всё-таки наш любимый «взрослый ребёнок» в то же время мечтал и о самых обыкновенных детских радостях:
— Мама сказала, что когда перейду в пятый класс, она мне купит лыжи, а твои лыжи я отдам Нине, она тоже хочет кататься на лыжах….
— Я был в кино со своими двоюродными братьями, и сидел в ложе, и видел картину «Жила-была девочка»…(Это было во время его поездки в Казань в кинотеатр «Пионер»).
— Мама мне купила сапоги, а то мне не в чем было ходить в школу…
— Приезжал фотограф, снимал учеников, мама сняла и Люсю, и Нину, и мы шлём тебе карточку, мою, Нинину с Люсей…
Шура всё время ощущал себя старшим. Ещё бы! Ведь девочки росли на его глазах, под его попечением, он, как взрослый, отвечал за нас перед матерью и отцом:
— Нина была именинница и у нас были настряпаны пироги, жалко, что нельзя было тебя угостить ими. И было написано «Д.А. Ниночки», буквы Нина съела все сама. (Д.А. означало «День Ангела», то есть 27 января).
— Мама ей подарила одеколон и Нина меня надушила, когда я пошёл в школу…
А заботливая мама прекрасно понимала, что отцу трудно там, среди взрывов и смертей, воспринимать все более растущих детей и горько добавляла к письму сына:
— На Шуре мы поставили три точки, а то, может быть, ты его и не узнаешь среди других учеников. (И часто, вспоминая об этой фотографии, сокрушалась, что фотограф заехал в нашу глухомань тогда, когда у Шуры не прошёл выскочивший над глазом ячмень). Мама писала:
— Шуре мало приходится быть на улице среди сверстников. Школа снова начала работать нормально, он первую половину дня – в школе, вторую половину дня – дома возится с Люсей и готовит уроки. Детство ему досталось нерадостное. Нянькой все три года.
Отступление
О моём детстве и о детстве Люси можно только сокрушаться. Довоенные дети получили внимание и ласку родителей и бабушек. Получили игрушки и красивую одежду. У детей войны не было абсолютно ничего этого. Никогда не забуду, как на полуслове засыпала мама, так никогда не досказав нам свою любимую сказку о Крокодиле (К.Чуковского).
Письма Шуры всегда были бодрые, в них нет никаких жалоб на жизнь, кроме строчки о парнях, ворующих морковь и огурцы с наших грядок. А ведь какой необычайно трудной была жизнь тылового мальчишки. Его заботил, как взрослого, вопрос о том, как развиваются девочки, его сестренки, и он пишет отцу:
— Недавно у нас в школе днём было кино. Картина была «Красные дьяволята». Мы: мама, Нина, я ходили в кино. Нина больше смотрела на аппарат, чем на экран…
Я запомнила этот первый в моей жизни киносеанс. Киноаппарат стоял прямо в классе и приезжий киномеханик – инвалид без ноги вручную «крутил динамо». Содержание кинофильма мне было совсем не доступно: что-то о гражданской войне и беспризорниках. Мне запомнился только эпизод с игрой в карты и делёж денег, и я долго приставала к брату с вопросами, а он почему-то сердился на меня за то, что я ничего не поняла в кинокартине о героизме подростков гражданской войны.
Отец ответил Шуре на это в отдельном для него письме:
— Очень рад, что ты сдержал своё слово учиться хорошо. Если ты слушаешься маму, помогаешь Ниночке и Люсе, смотришь за козочками, помогаешь маме по хозяйству, то хорошие лыжи ты заслужил.
— А приеду я, мы с тобой поработаем. Тогда нужен будет каждый гвоздик, каждая проволочка и верёвка. А уж сад и пасеку мы с тобой заведём… Ниночка, конечно, мало понимала картину, а аппарат и его шум её заинтересовывал больше, чем содержание картины…
О моем брате, как основном воспитателе сестрёнок, говорят такие ласковые имена козочек и только что родившихся козлят: Зорька, Белка, Зойка, Ласка. Он заботился о них, прекрасно понимая, какое имеют значение козы в семье с маленькими детьми. Когда у нас пропала коза, то они долго искали её с братом Володей, не хотели поверить, что кто-то мог просто-напросто украсть её у нас, забить и тайком съесть.
Никаких волчьих следов и остатков в виде клочков шкуры, рогов и копыт братья, как ни старались, нигде не обнаружили. «Волки» оказались двуногими и очень хитрыми.
После этого песенка о том, как у бабушки волки съели козлика, оставив «рожки да ножки», мне никогда не нравилась. Я рано поняла, зачем она была нужна в воспитании маленьких детишек – ребятишек в сельской местности среди расплодившихся за войну волчьих стай.
Да и алчные люди-хищники мне до сих пор совершенно не понятны. Как они могут жить без души и без совести! Как они могут спокойно существовать в особняках с антиквариатом и с пудами драгоценностей среди общества, состоящего из ветеранов войны, тружеников тыла, детей и подростков войны, получающих только унизительных размеров зарплату или издевательскую пенсию. А для больных, умирающих от страшных заболеваний детей, все телеканалы нашего сытого общества выпрашивают еженедельно подачки во многих телеканалах, используя известных актрис и актёров, безголосых певцов и певичек, а также несостоявшихся танцоров и балерин.
Отступление
Несколько раз за «перестройку» мне пришлось присутствовать на судебных заседаниях. Меня удивляло равнодушие судебных работников, а точнее – их неправедное поведение. Однажды я не выдержала и громко спросила: «У вас, что, в самом деле, совести нет?» Это прозвучало, как гром среди ясного неба. Наступила тишина или, как говорили наши бабушки, в зале суда «пролетел тихий Ангел».
Все шесть человек: судья, «народные» заседатели, секретарь, судебный пристав и чем-то «»полюбившийся им»» громила-ответчик, захвативший мою квартиру и всё моё имущество, молча уставились на меня с немым вопросом в остекленевших глазах: «Кто это здесь у нас?! Неужто «Инопланетянка»? О какой-такой совести она у нас публично выспрашивает? Где же эта совесть должна находиться?»
Тогда, на суде, я осознала, как наше вновь воссозданное из революционного пепла общество делится на отдельные социальные группы. Классики марксизма – ленинизма глубоко ошибались, когда разделили общество на два класса (рабочих и крестьян) и выделили ещё и прослойку между ними – интеллигенцию. Нет, любое общество, а тем более капиталистическое, делится на людей одухотворённых (совестливых, душевных), которые всю жизнь стараются не совершать ничего безнравственного, и бездушных (бессовестных), человекообразных, которым ничего не стоит обидеть, обмануть, ограбить старика или старушку. Они могут ради своей выгоды отобрать в Сберкассе все накопленные тружениками сбережения буквально в одночасье, как в 1992 году. Они могут обездолить ребёнка, даже обокрасть сирот в детском доме, они часто унижают, даже бьют беременных женщин, не говоря уже о маньяках, насильниках и извращенцах. И самое страшное – они демонстрируют всю свою безнравственность круглыми сутками и по телевизору, и в Интернете, подвывая и приплясывая, выдавая эту дребедень за «»искусство»».
Нет, классики явно недооценили роль духовного фактора в воспитательной работе общества. Приехала я как-то к ветерану войны, москвичке. Всю войну она была хирургической сестрой, преимущественно была занята на операциях мозга. Грустная старушка рассказала мне по секрету от дочери, что с ней на днях случилось: пошла она утром на рынок купить для своих четырёх кошек рыбёшку. Подошли к ней двое, по виду – супруги, прилично одетые, вежливые. Спросили, где ближайшая аптека. Она, наивное дитя социализма, подробно и доброжелательно им всё объяснила. А затем, непонятным образом, не купив даже еды для кошек, привела их в свою скромную двухкомнатную квартиру. Дочь отсутствовала, она поехала молиться в очередной монастырь, став внезапно чересчур набожной в девяностые годы, оставив престарелую восьмидесятилетнюю мать одну-одинёшеньку.
«Супруги» обыскали всё, не найдя ничего дорогостоящего, просмотрели сберкнижку и, увидев очень крупную сумму многолетних сбережений, заставили взять паспорт и повели ветерана труда и участницу войны в сберкассу. В состоянии полугипноза она послушно сняла всю сумму накоплений и передала им из рук в руки. Они вывели её из помещения Сбербанка, прислонили к стене дома и, заботливо сказав: «Держись, бабка, за стенку, не упади!», исчезли вместе с её многолетними накоплениями… Конечно, она тут же пришла в себя, поняла, что случилось, бросилась в сберкассу. Там было очень тихо и спокойно. Охранник разгадывал кроссворд, оператор пожала плечами. Вызвали милицию, обошли весь рынок, но, разумеется, не нашли этих «супругов»-бандитов. На следующее утро она снова с милиционером пошла на рынок, отыскала и опознала этих грабителей. Их задержали, но следа от её денег не обнаружили и бандитов отпустили восвояси……
Недавно я с ужасом прочитала, что Герой Советского Союза, единственная в своём роде девушка – храбрец, которую я когда-то приглашала в свой класс для беседы с самыми трудными в школе учениками, лишилась своих редчайших медалей и орденов: её обокрали в собственной квартире, когда она была, возможно, на встрече с детьми этих воров!
Родовые корни этих нелюдей, на мой взгляд, кроются в военных годах ХХ века, когда о работниках милиции на селе (да и в городе) можно было только мечтать. Все сильные мужчины были на фронте. Практически, этим людям при совершении грабежей, при осуществлении насилия, чаще всего ничто и не угрожало.
Это они придумали себе оправдание и с видимым удовольствием говорят нам, причмокивая, как Егор Гайдар: «Не пойман – не вор!». К сожалению, именно они дали самое разветвлённое потомство к нашему второму «смутному» периоду в истории страны. Во время Великой Отечественной войны были такие, как мой заботливый и работящий брат, как моя самоотверженная мать, но ведь были же и почти взрослые парни, которые грабили с детских грядок результат непосильного труда. Они жили тут, рядом с нами, в глаза голодных детей смотрели и грабили их! Женились, заводили потомство и передавали по наследству все свои свойства высокообразованных человеко-хищников. Но довольно об этих ублюдках! Лучше продолжим разговор о хороших людях.
Методический совет
Отметим: Отношение мальчика к сестрёнке, с которой он должен позаниматься и погулять, всегда заботливое и ласковое, хотя, наверное, ему хотелось бы пообщаться и побегать с мальчишками – сверстниками. Но он – главный воспитатель. Он не забывает об этом ни на минуту, придумывая очередное занятие для любознательной сестры: игрушек в семье нет, так появляются чурочки, камешки. Обсуждаются рисунки, вместо подписи появляется в письме отцу контуры обведённых красным учительским карандашом ладошки. А в холодные зимние вечера, сидя на общей постели, он учит сестрёнок рассказывать сказки в «театре теней». На побелённой известковой стене бегают тени собачек, кошек, чёртиков, летают бабочки, птички. Он постоянно рапортует отцу:
— На этом месте тебе нарисует Ниночка…;
— Я с Ниной каждый день бываем на улице, и сегодня Мама нас обещала пустить.
— В скворечнике поселились скворцы.
Нельзя не подчеркнуть особое отношение Шуры к матери. Во всех сохранившихся письмах он всегда уважительно пишет слово «Мама» с заглавной буквы. Он по-взрослому не только чувствовал, но умел оценить повседневный материнский подвиг и заботливое отношение Мамы-учительницы, Мамы-директора и Мамы — депутата военных лет, уважал и её внимание ко всем нашим сельским ученикам и их родителям.
Я ещё немного расскажу о нашем двоюродном брате Владимире. Он был в отличие от серьёзного Шуры весёлым, озорным, задиристым, азартным и в какой-то степени избалованным, как единственный ребёнок тёти Нины. За время войны из десятилетнего мальчика он превратился в студента речного техникума. Мы видели его редко с тех самых пор, как они с тётей Ниной сумели снять отдельную комнату в чьём-то освободившимся от (умерших?) жильцов доме.
Как-то у нас совсем не было еды, и Шура отвёл нас с Люсей к тёте Нине. Володя накопал на оттаивающем весеннем поле мороженой или, как мы называли, гнилой картошки. Тётя Нина испекла из неё лепёшки и стала угощать нас. Лепёшки были сизыми, горячими и невыносимо плохо пахли. Мы с Люсей отворачивали носы в сторону и категорически отказывались съесть их, несмотря на все уговоры и объяснения, что в них так много синеватого, но полезного детям крахмала.
Тогда Володя сел с нами за стол, разломил свою горячую лепёшку на кусочки, каждый нанизал на пальцы и стал дразнить нас. Он причмокивал губами, подмигивал от «удовольствия», жевал, глотал, делал вид, что в его руки попала «вкуснотища» и совсем не картошка, а грибочки выросли на его пальцах. Мы с Люсей засмеялись и попросили сделать и нам такие же «грибочки». Вот так, вместе с Володей, мы проглотили эти неприятные лепешки без остатка, ощущая на языках синевато-грязный крахмал.
А однажды летом мы голодные сами прибежали к тёте Нине и Володе. Но и у них тоже не было никакой еды. Тогда они повели нас в огород, где росли маки. Из маленьких коричневых коробочек они насыпали в наши ладошки по горке мелкого сухого мака. Мы слизали эти совсем невкусные «горки» и попросили ещё. Нам объяснили, что ослабленным голодом детям надо есть очень осторожно и понемножечку. А то от мака можно свалиться, заснуть и не проснуться вообще. Даже после такой скудной еды мы всё равно свалились на кровать тёти Нины и проснулись только поздно вечером, когда приехала мама и привезла всем нам какой-то еды на ужин.
Отступление
Благодаря неимоверным усилиям наших матерей, мы выжили. Володя выучился и стал старшим помощником капитана на волжском экскурсионном теплоходе «Космонавт Гагарин». У него родились дочка Тамара и сын Саша.
А брат мой Шура, Александр Евгеньевич Похвалинский, стал геологом – разведчиком, искал нефть и другие полезные ископаемые «на просторах Родины чудесной». И погиб, разбившись со всеми солдатами-десантниками, погиб при исполнении служебных обязанностей в рядах Советской Армии, отличник боевой и политической подготовки, погиб в мирном 1955 году, погиб в Кривом Роге, на Украине, где теперь обнажили свои скрытые надежды западные неофашисты. Даже в мирное время из-под-тишка враги продолжали уничтожать наших лучших защитников.
У Шуры была красивая, открытая, добрая улыбка, как у Юрия Гагарина. У него была самая мирная и нужная всем людям профессия геолога-разведчика. У него было много друзей и молоденькая жена, тоже, как я, Нина. А вот детей, у Шуры и Нины, таких молодых, ещё не было. Похоронен он в братской могиле, на Украине, то есть теперь уже далеко за границей, в другом суверенном и, к сожалению, пока враждебном к россиянам государстве.Эту Братскую могилу в начале 90-х я не сумела найти…
Через три месяца и девятнадцать дней после его гибели умерла наша мама, любимая всеми Римма Николаевна, простая сельская учительница и депутат районного совета, мать четверых несовершеннолетних детей.
Из брата вышел бы не только прекрасный геолог – разведчик, но и отличный семьянин: он не пил, не курил, занимался спортивной борьбой и с увлечением рассказывал мне, ещё наивной девочке, о своей замечательной профессии и о своей хохотушке – жене. Вот такой человек погиб, погиб в мирное время, разбившись во время манёвров на планере, на взлёте, на взлёте своей прекрасной жизни.
Мама не смогла выдержать его гибели и тех несправедливостей и неправд, которые зародились в сороковые годы и которые всё увеличивались и увеличивались в нашей стране в послевоенные годы Умерла она настоящим коммунистом и, хорошо воспитанная и любящая людей дочь священника, умерла стойким философом-атеистом.
Методический совет
Попробуйте, ребята, ответить на вопрос: Чем отличались подростки войны от современных мальчиков 10-14-летнего возраста? Какие черты характера у военных подростков сформировались с 22 июня 1941 года? Попробуйте описать какого-нибудь мальчика или девочку тех лет. Напишите небольшое эссе (рассказ – размышление) на тему: «Если бы я был подростком во время войны…»
9. Письма матери на фронт
В то время, когда наши отцы бились с фашистами, в глубоком тылу тоже было неспокойно. В письме моей матери есть такая необычная для неё фраза: «…Мы изнервничались за время войны ещё больше, чем вы…». Посмотрим внимательнее на сохранившиеся строчки её писем:
— Школа из-за холода работала плохо…;
— Учебный год кончаем с большим отставанием в прохождении программы…;
— Завтраков в школе больше нет. Кончились продукты…;
— С завтрашнего дня у наших учеников начинаются каникулы на неделю. В разлив никакую работу с детьми не проведёшь, ни у кого нет подходящей обуви…;
— Дров тоже нет. Занимаемся в нетопленных классах…
Как бились за детей наши матери, ясно видится из следующих фраз, стучащихся в наши сердца уже несколько десятилетий:
— Изменений ни в чём, кроме нормы пайка (уменьшили ещё раз) ни в чём нет…;
— Верхушки (у картошек) срезали всю зиму. Накопили два пуда с лишним…;
— Везде получала отказ от помощи: и лошадь не давали, и сена не могла достать, и в семенах отказали. Горько стало от окружающего…;
— Пишу я сегодня плохо. Что-то захворала. Температура 38,4 градуса. Знобит. Верно, немного простудилась. Это всё пустяки…;
— Главное, всех накормить. Пока кормлю, что будет дальше – не знаю. Ведь паёк в 100 грамм. Считать не приходится, весь этот год так. Но, Женя, милый, всё сделаю, что смогу для сохранения жизни и здоровья детей. И сделаю честным путём, поверь…
Сколько заботы вложено в скупые строчки, посвященные лечению отца в госпиталях:
— Беспокоит меня твоё здоровье. Ведь вынули же осколки. Каждая боль берёт много силы, ослабляет организм…;
— Я знаю вашу жизнь по твоим письмам и ужасаюсь многому…;
— Ты собираешься опять на фронт. Может быть, для тебя это и лучше, но я здесь буду гораздо больше бояться за тебя…;
— Мы в тылу, но стараемся тоже помогать вам в борьбе с врагом…;
— Верно, что тыл своими порядками гораздо хуже фронта…;
— Собираешься уезжать дальше на фронт. Будем надеяться, что недолго ещё ждать времени, когда сможешь возвратиться к нам с окончательной победой над гитлеровцами…;
— Последние письма все ночью написаны. Если сумею, то на днях пошлю рублей 200. Они тебе в дороге очень будут нужны…;
— Только береги себя, чтобы вернуться к нам, к детям. Я одна уже устала. Бьюсь за то, чтобы сохранить детишек.
Методический совет
На занятии со старшеклассниками можно уточнить понимание ими тыловых проблем: «Объясните слова из письма матери о том, что «тыл своими порядками гораздо хуже фронта». Почему?
О трудностях жизни и тыловых порядках можно судить по таким кратким отрывкам:
— Нина Николаевна задумала взять Вову из ремесленного. Слишком там тяжёлая обстановка: воровство, грязь, чесотка…;
— Вера (наша тётя) поправилась, но плохо. Жалуется, что после менингита (осложнение было после тифа) болит мозг, на работе всё мутится перед глазами…;
— Ты пишешь о смерти родственников. Есть и в моей родне такие примеры. Умер дядя в Свияжске, очень плох папа, всё лежит, ослаб. Помочь нечем, приходится мириться с неизбежным.
Читая письма матери, я вспоминаю, как умирал дедушка. Его привезли к нам в Чепчуги на поправку. Мама однажды испекла лепёшки из муки, всем по одной. Дедушка улыбнулся и сказал: «Вот, если бы ты, Риммочка, каждый день кормила нас такими лепёшками, я быстро бы поправился…». Он умер, не дожив до победы. Умер от голода. Пошёл в 1944 году отоварить хлебные карточки в магазин и, пока он стоял в очереди, кто-то чересчур ловкий залез к нему в карман. Наш наивный чистый душою дедушка-патриарх православной церкви не был готов к такому безбожному отношению, был ранен прямо в сердце. Он пришёл домой, взглянул в глаза двум дочерям, внучке и любимой жене-матушке, лёг, отказался от еды и умер.
Отступление
Наш дед был замечательным семьянином. У них с бабушкой было четыре дочери и четыре сына. И никогда в обращении с ними не было ни одного грубого слова. Только Ниночка, Лидочка, Риммочка, Верочка, Геночка, Сашенька, Коленька, Мишенька…
Дед был православным священником со светлым от постов лицом, с седыми красивыми волосами и проникновенным голосом. Помню, как я подавала ему воду, как он отламывал от своей лепёшки кусочки и потихоньку от мамы отдавал их нам, детям. Помню, как он беседовал со мной, когда мама была на уроках, как начинал учить меня грамоте, нашим древним русским буквам.
О его скромном образе жизни, абсолютной нетребовательности и честности говорит тот факт, что он, священник – протоирей, снимал комнату, где жил с бабушкой, с двумя взрослыми дочерями и с внучкой. Его долго помнили прихожане. Он вырастил и воспитал прекрасных детей. Один из его сыновей, Александр, первенец, был офицером в первую мировую войну и погиб в 1915 году в Галиции; второй, Геннадий, стал учителем физики и астрономии, директором школы в Ульяновске.
Все его четыре дочери работали учительницами, а внук Юрий Вознесенский был танкистом, участником Великой Отечественной войны, сражался, горел вместе с танком, но выжил, дошёл до Германии, прислал своей «милой мамочке» фотографию из Силезии. Геннадий и Римма стали коммунистами. Внучки Нина и Ирина стали членами КПСС. Дочь Лидия всю жизнь проработала счетоводом и одновременно по вечерам и воскресным дням пела в церковном хоре и стала прекрасным знающим регентом. У неё был редкий, замечательный голос – дискант. Все наши родные прекрасно пели.
Дедушку, бабушку, тетю Лиду и тётю Веру похоронили недалеко от церкви, где служил наш дедушка. Там же недавно похоронили и ещё одного Александра, моего двоюродного племянника, сына «детей войны». Ни дедушка, ни бабушка, ни тётя Лида не навязывали нам насильно свою веру в религиозные законы мироздания. А тётя Лида убеждённо утверждала, что ПЕРВЫМ КОММУНИСТОМ на Земле был и остаётся ИИСУС ХРИСТОС ! Вот такой я её и запомнила.Прощаясь со мной, она сказала: «»Все-таки Советская власть была лучше всех!»»
К сожалению, не все наши граждане были гуманистами и альтруистами. Были и такие, о ком в народе давно ходила поговорка «Кому — война, а кому — мать родна!». И о таких вот «деятелях» есть мнение моих родителей в их военной переписке:
— Из педколлектива, пожалуй, только я одна и выполняю поручаемую работу. Делаю это, так как считаю своей обязанностью хоть чем-нибудь помочь родине в эти суровые для неё годы…;
— Сидят с маникюром на ногтях и крашеными губками. Прошу семян для школьного приусадебного участка. Ответ: обращайтесь в Наркомпрос, Наркомпрос – в Семовощь. Я, думаю, семена будут у нас не раньше июля, — горько иронизирует мама.
Приведу отрывки из самого потрясающего письма из нашего семейного архива. На этот раз оно пришло не с фронта, а от прокурора Высокогорского района Татарской АССР Кочетова. Адресовано Председателю Мульминского СПО. Датировано 05.05.1942 года:
— Из поступившей жалобы учительницы Вознесенской Р.Н. видно, что вы задержали её норму хлеба за вторую половину марта, мотивируя тем, что её норма хлеба выдана эвакуированным из г. Ленинграда, на которых фонд хлеба будто бы, был не предусмотрен.
Отступление
Вы представляете? Самовольно лишить мать трёх детей, сельскую учительницу, не имеющую подсобного хозяйства, живущую в школе, день и ночь решающую сложные проблемы, лишить на две недели нормы хлеба в марте 1942 года. Напомню, что в это время у нас не было ни дома, ни огорода, ни запасов. Люсе было 8 месяцев и 10 дней, мне – 2 года и 9 месяцев, Шуре – 8 лет и 7 месяцев, а маме исполнилось 33 года.
А её муж и наш отец в это самое время участвовал в войне. Повторюсь, что во время Московской битвы он был ранен под Солнечногорском, лечился в госпитале три месяца. В конце января 1942 года был переброшен на Ленинградский фронт. Он и там был тяжело ранен, лечился в госпитале, а вскоре после лечения оказался в районе Сталинграда, где в третий раз был ранен, а впереди его ждало четвёртое ранение, контузия, затем битвы за Кавказ, Украину, Кёнигсберг, Берлин.
Районный прокурор написал далее: «Предлагаю, БЕЗОГОВОРОЧНО ВЫДАТЬ ХЛЕБ учительнице за вторую половину марта. Предупреждаю, виновные в растранжиривании хлебных фондов не по назначению будут привлекаться к уголовной ответственности по законам военного времени». И я внимательно смотрю современные фильмы о штрафбатах и заградительных отрядах. Как мало в них говорится о страшной вине перед народом этих штрафников: грабителей, воров и расхитителей общественного и личного богатства.
Методический совет
Спросите у старшеклассников, как они понимают выражение «растранжиривать хлебные фонды». Надо ли таких «чинодралов» посылать в штрафбаты или в строительные лагеря? Справедливо ли это? Средства массовой информации часто печалятся о миллионах безвинно наказанных гражданах. Так ли это? Безвинны ли они? И, если они все так кристально чисты, то откуда вдруг взялся сонм бандитов, грабителей, насильников, взяточников и казнокрадов в эти перестроечные годы?
Отступление
При других жизненных обстоятельствах наша мать в свои 33 года была бы в полном расцвете женской красоты, здоровья и обаяния. Представляю её с огромной русской косой, с небесно-голубыми глазами и стройными ножками, с очаровательной, доброй улыбкой.
А в военное время она была самоотверженной скудно одетой матерью трём малолетним голодным и больным детям. Кроме того, ей как директору школы, надо было выбивать и для своих школьников хоть какую-то еду. Она подчеркнула в своём письме на фронт: «…Всё сделаю, что смогу, для сохранения жизни и здоровья детей. И сделаю честным путём – поверь!»… Подчёркиваю, что детьми мама называла не только своих трёх детей, но и всех учащихся нашей школы. От её самоотверженности родился у меня афоризм для всех учителей: «Наша профессия особая – мы умеем любить чужих детей!»
Мама умерла в 47 лет, так был изношен её организм и замучена её душа, ведь сколько раз ей пришлось понервничать и пересилить страшное напряжение, надо было предпринять невозможное, чтобы выжили мы, дети и подростки войны, дети голода, холода, болезней и страхов. Умерла она, похоронив в 1955 году старшего сына, на которого была вся надежда семьи, пережив его гибель на три месяца и девятнадцать дней, оставив несовершеннолетних детей, из которых я была старшей, без всякой помощи государства покинув своего контуженного войной и водкой мужа…
После тщательного изучения содержания письма прокурора меня ни чуть не убеждают фантастические россказни о «честных» путях приобретения антиквариата и создания частных коллекций из «семейных» бриллиантов, якобы полученных «по наследству» от бабушек и дедушек.
Отлично помню, как наша мама отнесла обручальное колечко в фонд добровольного пожертвования на строительство танков, «Катюш» и самолётов. Запомните, не обменяла на хлеб своим голодным детям, а отдала фронту последнюю сохранённую ценную вещь семьи.
Спросить бы у этих «антикварных дедушек и бабушек», почему же они не пожертвовали свои накопления в фонд помощи нашему фронту? Если всё-таки они отдали часть ценностей в эти фонды, то кто и по какому праву присвоил себе всё самое лучшее из этих Фондов Помощи Фронту? Присвоили в ущерб созданию танков, самолётов и «Катюш». Они ухитрились подпольно создать свои частные коллекции, обнародовав в ХХ1 веке, как «законно унаследованные» от дедушек и бабушек.
В заключение этого раздела я ещё раз хочу привести мой завершающий разговор с тётей Верой, Верой Николаевной Вознесенской. Она пережила всё: и царизм, и революцию, и гражданскую войну в Сибири, и выступления кулачества, и голодные годы, и финскую, и отечественную войны, и войну в Афганистане, и «перестройку», и чеченскую войну.
Трудно разобраться в современной общественной неразберихе. Так вот, моя тётя Вера, учительница и уже пенсионерка, сказала, как припечатала. Она была в полном разуме, беспартийная, убеждённая атеистка, дочь «попа», мать-одиночка. Некто из наших карьеристов побоялся взять её официально в жёны, дочь священника, в тридцатые годы — годы наступления и разгула «воинственных безбожников». Дети, внуки и правнуки этих безбожников открыто (вопреки русским заветам) выставляют сейчас на обнажённой груди массивные золотые кресты на замысловатых цепях и козыряют бриллиантами среди наглого разгула преступников всех мастей.
А вот тётя Вера, эта простая и прекрасная низкооплачиваемая учительница начальных классов, обсуждая со мной все проблемы девяностых годов и постоянно читая оппозиционные газеты, провожая меня до двери, твёрдо сказала, словно вырубила на валуне на перекрестье дорог: «И всё-таки Советская власть была гораздо лучше!». Это были последние слова «поповны», гонимой в тридцатые годы, не принимаемой в комсомол, без всяких званий и наград, матери-одиночки, воспитавшей дочку-отличницу, хорошего врача, и внука – фармацевта, это последние слова, которые она мне, историку и политэконому, сказала. Больше её живой я не увидела.
Методический совет
Этот раздел, на мой взгляд, нужен молодым учителям и старшеклассникам для обсуждения вопроса: «Куда же движется Россия? И кто в ней хозяин? И каковы перспективы развития нашей экономики, культуры, нравственности и духовности?».
10. Свидание в госпитале
Наши мамы – учительницы работали в три смены. Школьники занимались в первую и вторую смены, а вечером приходили учиться подростки и женщины, у которых не было семилетнего образования. Ещё в тридцатые годы в нашей стране возникли вечерние школы, был широко объявлен «ликбез» — ликвидация безграмотности. Женщины старались учиться, приобрести хорошую профессию и на работе стремились стать «ударниками», «стахановцами», «передовиками производства», квалифицированными специалистами. Вспомним, например, показательный довоенный фильм «Свинарка и пастух».
За такую активную работу, за честное отношение к своим обязанностям награждали грамотами, посылали на всесоюзные слёты, конференции и выставки. И у нашей мамы была красиво оформленная грамота. Висела она в комнате на самом видном месте, и мы с Люсей внимательно изучали: портрет Сталина, сноп хлебных колосьев, серп, комбайн, колхозные дома нового типа, колхозное стадо и фермы. Внизу был изображён вечер в колхозной семье: при свете электрической лампочки мать накрывала на стол, а отец читал вслух свежую газету. Идиллия мирной довоенной жизни, которую мы с сестрёнкой Люсей совсем не застали.
За всю войну отец четыре раза был ранен. И четыре раза мы ждали, вдруг, ему дадут хотя бы маленький отпуск для отдыха в семье. Но снова и снова отец из госпиталя возвращался на фронт. За все 1418 дней войны отец и мать только однажды встретились. Сохранилась даже фотография о незабываемом семейном событии. Произошло это в Ульяновске, в госпитале, куда отец попал после бомбёжки или страшного обстрела в Сталинграде.
Ударная волна была такой силы, что после взрыва отец ничего не слышал, не помнил и не говорил. При нём были все его документы, но сначала в нём увидели «немца», который был «одет в советскую военную форму и притворялся, что потерял память, способность слышать и говорить». Его никто не бил, не пытал «в застенках КГБ», как показывают в современных фильмах.
Вот только маму вызвали через военкомат в Ульяновский госпиталь для опознания. Собирали её всем учительским коллективом: кто-то дал фильдеперсовые (шёлковые) чулки, кто-то пожертвовал довоенным платьицем, кто-то дал поносить вязаную кофточку, кто-то дал красивый оренбургский платок. Ей выделили номер в гостинице, и она ежедневно навещала отца. Она привезла семейные альбомы, документы, наши письма и рисунки. Шура написал, как всегда, большое письмо обо всех событиях села Чепчуги. И опять обвёл карандашом наши с Люсей ладошки. Словом, собирали маму в дорогу для важного свидания, свидания двух, ещё молодых людей, разлучённых жестокой войной…
Мама две недели рассказывала отцу об их довоенной жизни, о студенческих годах, о школьных проблемах. Она рассказывала о папиных родных, читала их письма, рассказывала о нас, его детях, о нашей жизни в пионерской комнате. И постепенно к отцу вернулась память, он начал говорить и даже играть на гитаре. А потом снова вернулся на фронт, так и не повидав нас, своих детей.
Помню, как после возвращения мамы, в нашу комнату набилось много народа. Наверное, мама отвозила письма, подарки, пыталась узнать что-то об односельчанах в госпитале у раненых. Наверное, она встречалась с нашими родными, которые жили в Ульяновске, у всех были мужья, братья, сыновья на фронте. Но все эти рассказы давно улетучились из моей памяти. Я смотрю на фотографию наших ещё молодых родителей, но не вижу в их глазах радости от встречи, видны только перенесённые страдания, боль и горечь предстоящей разлуки, неизвестность военного будущего для отца…
Методический совет
Уточните у школьников, все ли они поняли, что такое контузия, чем она опасна для человека. И задайте вопрос, почему в самых глухих русских деревнях строго запрещалось бить по голове. Все знали и соблюдали сущность пословицы «лежачего не бьют!». По неписанным законам наших предков надо было всячески оберегать маленьких, слабых, больных и старых. Почему? И почему без всяких комментариев, ежедневно показывают по телевизору, как бьют по голове, как пинают со всех сторон лежащего на земле человека? Как накачанные мужчины бьют слабых худеньких жён, как швыряют их даже беременных, «вбивая в стенку»?!
11. Голос из прошлого
Шура под влиянием прочитанных и обсужденных с учителями газетных статей, слушая разговоры старших, сочинил два отличных стихотворения и тут же послал их отцу на фронт. Это письмо его, к счастью, сохранилось. Оно имеет огромное значение для патриотического воспитания учащихся, особенно начальной школы.
Первое стихотворение «Соколов под Орлом» было помещено в школьной стенгазете осенью 1944 года, когда Шура начал учиться в четвёртом классе. Он написал о том, как наш красноармеец — бронебойщик расправился с немецким танком «Тигр».
Методический совет:
Во-первых, советую подготовить заранее стихотворение с учеником четвёртого класса, чтобы он прочёл стихотворение своего сверстника, написанное осенью 1944 года.
Во-вторых, надо бы показать кадры из документальных фильмов о подрыве немецкого танка связкой гранат или из бронебойного оружия.
В-третьих, на экране можно высветить фотографию какого-нибудь класса сельской школы военного времени.
В-четвёртых, можно показать и карту боевых действий осени 1944 года.
Привожу эти два стихотворения ученика четвёртого класса, моего старшего брата Шуры, Александра Похвалинского, написанных им и посланных отцу на фронт. Итак, в исполнении ученика четвёртого класса нашей школы замечательно звучит ГОЛОС современного четвероклассника «»из ДАЛЁКОГО 1943 года»»:
Соколов под Орлом
За Родину боец сражался,
Он бронебойщик был лихой.
К нему навстречу приближался
Немецкий «тигрище» стальной.
Но Соколов не испугался,
Припасся этот танк взорвать.
Над Соколовым «тигр» топтался,
Никак не мог его достать.
Проехал дальше танк немного,
И Соколов его взорвал.
Пускай запомнит враг надолго,
Как наш народ с ним воевал!
Второе стихотворение мой брат «припас» к школьному концерту, посвященному Дню Великой Октябрьской социалистической революции, то есть к 7-8 ноября 1944 года. В нём рассказано о том, как неизвестный паренёк в оккупированном районе нашей страны завёл немецкий обоз (с награбленными у населения продуктами, с оружием, снарядами) в непроходимую трясину, повторив подвиг Ивана Сусанина.
Методический совет:
Следует спросить школьников: «Что вы знаете о подвиге Ивана Сусанина?» И кратко ответить на этот вопрос. А затем прослушать в исполнении ученика четвёртого класса второе стихотворение 1944 года четвероклассника Александра Похвалинского:
Подвиг неизвестного подростка
В деревню въехал немецкий обоз,
Бежал он от наших отрядов.
Продукты и пушки, и ружья он вёз,
И много немецких снарядов.
Народа на улицах нет никого,
Попрятались в ямы, в землянки,
Со злости задумали немцы село
Зажечь и бежать без оглядки.
Босой, и в лохмотьях бежит паренёк.
«Эй, Рус, покажи нам дорогу!
Деревню за это твою не сожжём…»
Он к лесу повёл их, не дрогнул.
Вот тёмною ночью заехали в лес,
Трясину не видно им было.
В трясину обоз немецкий залез,
Болото их всех поглотило.
Лесною тропой паренёк убежал,
Но имя его не узнали.
Об этом нам пленный фашист рассказал,
Его у трясины поймали.
Не правда ли, совсем неплохо для одиннадцатилетнего мальчика? Мои мальчики мгновенно выучивают эти стихи и с удовольствием читают на концертах.
Методический совет:
Спросите учащихся: «Чем отличается подвиг Ивана Сусанина от подвига неизвестного паренька?». Они должны знать, что подвиг Сусанина был совершён в 1613 году, когда в Москву шли поляки.
Кроме того, наш маленький автор стихотворения оставил смелого неизвестного паренька в живых (в отличие от Ивана Сусанина). Он предоставил ему возможность убежать лесными тропинками, хорошо изученными только местными жителями.
Задайте ещё вопрос: «Ребята, как вы думаете, почему наш русский паренёк согласился показать дорогу фашистам? Что предложили ему немцы взамен?» Почему он был «босой и в лохмотьях»?
Обратите внимание детей: как обычно, Шура написал в конце своего письма: «Папа, приезжай скорей домой. Я, Нина и Люся тебя ждём!»
Обратим внимание учеников и на слова из стихотворения: «…нам пленный фашист рассказал, его у трясины поймали».
На окраине нашего села Чепчуги в военное время расположился лагерь для военнопленных. Наверное, вездесущие мальчишки как-то общались с «фрицами». Может быть, кто-то из них рассказал о поступке неизвестного мальчугана? Ученики нашей школы изучали немецкий язык и, возможно, пытались разговаривать с пленными немцами.
Во всяком случае, я отлично помню, как однажды холодной зимой к нам в комнату вошли два военных человека. Они привели пленного немца и сообщили матери, что он украл у кого-то несколько картофелин, но он не признался в краже, а сказал, что картошку дала ему учительница. Маму заставили слазать в подпол и показать несколько картофелин для сравнения. У нас был «лорх», белый, рассыпчатый сорт картофеля. А у Фрица (или Ганса, или Генриха?) картошка была красновато-фиолетовая.
Помню, как этот немец мигал мне глазами, мол, скажи им, что это ты дала мне картошку. Но я была слишком мала и одно только слово «фашист» приводило меня в дикий ужас.
Это из-за таких гитлеровцев, как он, наш отец был несколько раз ранен, едва не был убит, был тяжело контужен. Это из-за них у нас в селе нет электрического света и детского садика, а у нас с мамой нет своего дома и даже квартиры.
Я помню, как много раз допытывалась у мамы, где мы будем жить, если в село придут гитлеровцы и выгонят нас из школы. Мама долго успокаивала меня, убеждая, что наши войска гонят немцев все дальше и дальше на запад.
Она специально показала мне карту с цветными флажками в седьмом классе, а потом сказала, что, в крайнем случае, мы выроем в лесу землянку, поставим небольшую печку, и будем там жить все вместе. Она позволила мне поставить на карте новый красный флажок на месте уже освобождённого к тому времени города. Шура нарисовал мне землянку, нары, коптилку и печку-«буржуйку», чтобы я успокоилась.
Мы с Люсей несколько послевоенных лет сооружали «землянки» и «квартиры» из песчаной кучи. Мы украшали их цветными стёклышками и осколками разбитой посуды, которые выкапывали из земли, с дореволюционной помойки. Мы приносили с речки ракушки и разные круглые камешки и целыми днями наводили «уют» в этом самодельном «доме».
«Это из-за них, из-за фрицев, нечем было затопить в школе печки, у школьников нет горячих завтраков, а нас с Люсей не пускают гулять, потому что нет тёплой одежды и обуви. Это из-за них мама постоянно «пропадает» на работе. То у неё уроки, то снегозадержание, то полевые работы, то заседание правления колхоза. То она едет в район к начальству «выбивать» что-нибудь для школы. То они уходят с Шурой расчищать дороги, то идут с саночками и с топором в лес за дровами, а там ходят стаи голодных волков, которые уже утащили прямо из сарая нашу вторую беленькую козочку…», — так про себя думала я, не умея ещё самостоятельно выразить гнев своими словами…
И я не находила себе места, в ужасе ожидая, когда же они вернутся из леса с дровами.
Вот почему мне до сих пор не жалко этого голодного пленного Фрица, укравшего не только картошку, укравшего детство у всех советских детей и подростков, которых сейчас называют «ДЕТИ ВОЙНЫ»! И до сих пор я жалею, что поддалась на уговоры своей молоденькой снохи, сына и мужа, и приняла у себя дома двух парней из ФРГ, которые приехали знакомиться с Советским Союзом в конце восьмидесятых годов. Они извинились за свой народ, принесший нам столько незабываемого горя. До сих пор я время от времени подумываю, что не надо было мне встречаться с этими парнями за нашим домашним столом… При воспоминании о встрече меня начинает подташнивать, я испытываю беспокойство и чувство одиночества и незащищённости… Я всё думаю, одобрил бы отец моё ненужное гостеприимство? Скорее всего, что нет. Есть такие грехи, которые нельзя забывать и прощать, иначе они снова и снова проявляют себя в новых поколениях. Что и показала нам воочию пресловутая перестройка…
Наверное, наша патриотическая работа всё-таки приносит результат, если приходят дети и приносят свои стихи. Обратите внимание хотя бы на заголовки их детских каракуль. Стихи: «Спасём Россию!»; «Наша Россия»; «Родина»; «Вечность»; «Сирия»; «Письмо к нашим Предкам»; «Жажда Победы»; «Спасибо солдатам!»; «Битва за Севастополь»; «Пожар в ТЦ города Кемерово». Рассказы-эссе посылаемые на конкурс «»Не прервётся связь поколений»»: «Подвиг, оставшийся неизвестным»; «Вечная слава вам, девочки!»; «Никому ни слова!»; «Спасение жизни ребёнка»; «Избежавший Бабьего яра»; «В немецком танке»…
Вторая часть
Новогодняя ёлка
во время войны
— 1. — Довоенные новогодние праздники (кратко из истории)
— 2. — Приятные хлопоты
— 3. — Незабываемое событие
— 4. — Удивительная лотерея
— 5 — Первое разочарование
1. Довоенные новогодние праздники (кратко из истории)
Новогодняя ёлка как массовый традиционный праздник начала своё шествие в нашей стране ещё в Х1Х веке. Лесной зимний аромат ели напоминал народу более древние времена почитания Мирового Древа. Танцы, игры, хороводы, гадания, просьбы и пожелания у священного дерева ведут свою историю с эпохи палеолита.
В разные времена у европейских народов многие деревья играли роль Мирового Древа: кипарис и кизил; сосна, дуб, берёза и ель. У каждого дерева были свои священные славянские рощи, где в строго определённые дни календаря непременно происходил обряд почитания и сбережения растения, а через него ( напрямик!) осуществлялись связи с более древними предками, попавшим куда-то в «небесные выси»..
Отметим, что совершенно выветрилась из памяти русских людей роль такого дерева как Ива. Напрасно! А ведь когда-то, после всемирных потопов, Ива почиталась, как дерево, впитывающее излишнюю влагу из почвы, дерево, дающее тень в жару, да ещё и гибкие ветви, щедрый подарок для самого древнего производства — плетения корзин и прочего хозяйственного инвентаря.
Ивовые корзины нужны были для сбора яиц, грибов, орехов, корнеплодов, словом, для всех даров леса, реки, луга и поля. Из ветвей Ивы плели приспособления для рыбной ловли и ловко придумали укрытие от непогоды; из них плели колыбели и бельевые корзины. От этих незапамятных времён в нашем богатом и замечательном русском языке сохранились имена ИВАн, ИВга, глаголы «завИВАть, обвИВАть, навИВАть», существительное «извИВЫ».
Латинское восклицание «вИВАт!» и чисто русские «повИВАльные бабки» вместе со свИВАльниками, колыбелями и зыбками, искусно сплетенными из гибких ветвей, уводят нас в неизведанные и давно позабытые глубины прошлого. Правда, сохранились ещё в нашем языке «наИВ, наИВность и наИВные чаяния» людей, напрочь забывших роль когда-то священного для наших предков дерева «ИВА». «Ивушка зелёная, над рекой склонённая, ты скажи, скажи, не тая, где любовь моя!»
Почитание Священного Древа частично всё-таки дошло до наших дней. Дерево играло роль связника мирового центра с человеком. При помощи ленточки или ниточки, привязанной узелочком к ветвям, «развИВАвшимся на семи ветрах», можно было передать свою выстраданную просьбу к высшим силам. От тех времён нам досталась наИВная надежда и вера в исключительно положительное решение земных проблем на самых недоступных небесных верхах мироздания.
Отметим нераскрытое в истории происхождение древнего островка Раиф (Ра-Ив), где в христианские времена удобно расположился Раифский монастырь. Находится он в Татарстане, к северу от города Казань, на четырнадцатом километре. Даже ничего не зная об истории этого места, лишь только по одному названию, можно предположить: Ра – это одно из известных имён Солнца; Ив – это множественное число слова «ива». Отсюда древнейшее название, данное предками, «РА-Ивъ», напоминает о чём-то круглом и священном в окружении ивовых деревьев. Солнцепоклонники, наши позабытые предки, так обозначили «холм среди воды», где был, по-видимому, когда-то давно один из центров почитания обруганных ныне славянских языческих богов. Можно только догадываться, что за «Кот Баюн» сидел в центре островка на верхушке колонны…
И, правда, вот уже у поворота с главной дороги нас встречают раскидистые ивы, не говоря даже о густо заросших берегах круглого озера, где в середине на островке красуется монастырь. К нему раньше был единственный путь – на лодке. Православная церковь всегда использовала давно намолённые «языческими» (ведическими) предками удобные и красивые места для строительства именно там своих храмов на останках поверженных кумиров. Так, по-видимому, произошло и в Раифе. Кто знает?
Но довольно! От плакучей «ивушки зелёной, над рекой склонённой» подойдём ближе к обычаю празднования Новолетия, то есть к проблемам встречи Нового солнечного года. Зимнее солнцестояние 21 декабря породило у предков обычай празднования дня Спиридона Коловорота. От него дошли до нас обрядовые песни – колядки с пожеланиями хозяевам богатого будущего урожая; массовые гуляния молодёжи; девичьи гадания о будущем супруге, «суженом – ряженом»; катание на тройка; публичное разжигание костров; катание с обрыва зажженного, обмотанного соломой, колеса; вихревой бурный съезд со снежного обрыва на салазках и каталках..
День Рождества Христова (у католиков – 25 декабря, у христиан православных в ночь с 6 на 7 января) породил обычай духовно-нравственных бесед у камина и раскладывание под новогодней ёлкой подарков для детей. Для встречи Новолетья специально распахивалось окно. Рассказы о бедных, голодающих, страдающих, больных, бездомных должны были воспитывать у детей и молодёжи сочувствие, должны были побуждать людей к стремлению оказать помощь «ближнему». Сейчас этот рождественский обычай постепенно возрождается в каждодневных взываниях СМИ о денежной помощи в спецфонды для безнадежно больных и умирающих детей.
Принято считать, что первая рождественская ёлка появилась в Эльзасе в 1521 году. Её ставили в королевских и царских дворцах. К началу ХХ века ёлка как праздничная Гостья вошла в дома и квартиры самого простого народа.
ХУ1 партийная конференция ВКП(б) в апреле 1929 года одним махом отменила Рождество Христово, как выходной и праздничный день. Рождество было названо «поповским» и «буржуазным» обычаем. Одновременно отменили все детские массовые новогодние ёлки. Праздник, однако, не исчез совсем, он снова превратился в семейное застолье с обменом щедрыми новогодними подарками.
А затем появилось письмо в газете «Правда» (25 декабря 1935 года): «Давайте организуем к Новому году хорошую ёлку!». Оно было подписано Постышевым П.П., кандидатом в члены ЦК ВКП(б) и личным секретарём И.В.Сталина. В нём говорилось о том, что «левые загибщики» (в смысле скрытые вредители под видом «новаторов») напрасно отменили детское новогоднее коллективное развлечение, обозвав его «буржуазной затеей». Сразу же по всей стране, словно по мановению волшебной руки, без каких-либо специальных указов и постановлений, появились ёлочные базары, поспешно были организованы ёлочные массовые празднества в канун 1935-1936 года.
Если дореволюционные ёлки украшали съестными предметами (пряниками, конфетами, орехами, баранками, печеньем, яблоками и редкими тогда в России мандаринами), то в середине тридцатых годов ХХ века возникли фабрики новогодних игрушек. Они выпускали красивые изделия с новым товарным знаком, с советской символикой: с изображениями серпа, молота, с красной пятиконечной звездой.
Игрушки изготовлялись даже из отходов жести. Они стали сейчас самыми редкими, коллекционными. Были игрушки глиняные, ватные, стеклянные (дутые), а также из бумаги, картона (двухсторонние) и из цветистых тряпочек, даже вязанные крючком или на спицах. Для украшения помещения готовили гирлянды из цветных флажков и длинные бумажные «цепи». В домах все хозяйственные и книжные полки покрывались вырезанными из бумаги кружевными «фестонами».
Пожалуй, для школы самыми замечательными были такие ёлочные игрушки, как глиняный (керамический) Книголюб и металлический (оловянный) Жрец с развёрнутым свитком — с Русскими Ведами. Это редчайшие элементы в коллекциях новогодних игрушек.
Самыми красивыми, яркими из всех многочисленных образцов ёлочных игрушек были гирлянды из разноцветных ёлочных стеклянных бус, а также предметы, сделанные из стекляруса – из длинных трубочек, нанизанных на тонкие гибкие проволочки. Из них делали самолёты, танки, парашюты, зенитки, дирижабли, светофоры, трактора, грузовики, весы, столы и стульчики, — всё то, что служило отражением эпохи индустриализации и перехода сельского хозяйства к коллективному строю. Серебристый дутый «футбольный мяч» остался свидетельством массового развития в СССР физкультуры и спорта в 30-е годы…
Появились красные сияющие пятиконечные звёзды для макушки ёлки. Они заменили так называемую стеклянную ёлочную «верхушку», похожую на нарядное «стекло» для керосиновой лампы. Верхушка, правда, продолжала использоваться наравне со звездой вплоть до наших дней..
С декабря 1935 года новогодняя ёлка стала желанным для всех, повсеместным школьным праздником торжественной встречи Нового года с подарками и хороводами, с Дедом Морозом и его зимней свитой: с Матушками Зимой, Вьюгой, Метелицей; с внучкой Снегурочкой, сопровождаемой хороводами снежинок, зайчиков, медвежат; с мальчиком – Новым годом; со звездочётами, клоунами, скоморохами и плясунами. Детвора ХХ1 века, как и в ХХ веке, и ещё раньше, в Х1Х веке, и в петровские времена, всегда радостно ждёт и готовится к этому празднику ежегодно почти весь декабрь. Ну, а торговля раскидывает свои яркие сети ещё с начала ноября.
Но вот по воспоминаниям ветеранов труда в период 1941-1945 годов коллективного новогоднего праздника во многих школах снова не было. Да и сами школы в оккупированных гитлеровскими захватчиками областях тут же отводились под штабные и административные здания или отдавались для госпиталей и казарм немецким офицерам и солдатам. Например, первоклассники города Клин Московской области стали посещать школу лишь с февраля 1942 года только после контрнаступления советских войск, когда фашистов выгнали с московских земель. А фабрики новогодних стеклянных игрушек Московской области с 23 июня 1941 года стали производить и отправлять на фронт «коктейль Молотова», то есть смесь, своеобразную, зажигательную, в запечатанных бутылках для противотанковых пехотных подразделений.
Фашисты отобрали у многих детей не только новогодние ёлки, они искалечили советским детям всю их последующую жизнь…
Методический совет
Спросите учащихся: «Кто из вас знает и ответит, как и для чего употреблялся на фронте «коктейль Молотова»? Подчёркнём ещё раз, что его производили на подмосковных фабриках новогодних игрушек.
Хорошо бы показать кадры из кинофильма с документальной съёмкой противоборства бойца и гитлеровского танка или сцену из художественного кинофильма (например, из кинокартины «Баллада о солдате», самые начальные кадры этого фильма о молодом бойце, почти школьнике, неожиданно для себя подорвавшим танк).
2. Приятные хлопоты
В письме моего старшего брата Александра (Шуры) от 30 января 1944 года есть сообщение отцу на фронт: «Я был на двух ёлках. На школьной ёлке я выступал в «Демьяновой ухе». И ещё был у Гусевых, там нам давали угощение в пакетиках. А на школьной ёлке картошка, и каша из пшена, и по одной конфетке…». Таким образом, есть письменные свидетельства о проведении школьных и домашних ёлок в годы войны.
Отлично помню, как наша мама, Римма Николаевна, пригласила в пионерскую комнату, где мы жили, сначала актив учителей (малый педсовет). Они обсуждали вопрос о подготовке и проведении новогоднего праздника, распределив между собой обязанности. На моих глазах это происходило в канун 1944 года. Учителя должны были пойти по домам. Им надо было разъяснить необходимость организации детского праздника. Они собирали игрушки для украшения «зала» (самого большого класса). Они предлагали родителям подготовить новогодние подарки и для фронта, и для школьников.
Потом мама вызвала старшеклассников – учеников седьмого класса, наверное, на совет пионерской дружины, на котором также в нашей комнате обсуждался вопрос о подготовке и встрече Нового 1944 года. Самое главное – это добыть ёлку. Как пионеры решили, надо было найти «самую-самую высокую, стройную и пушистую». Группа мальчиков, которые хорошо бегали на лыжах, получила задание «отыскать и привезти ёлку из леса». Среди этой группы оказались мой старший брат Шура, хотя он учился ещё только в третьем классе, и наш двоюродный брат Володя, ученик шестого класса.
Мальчишки оделись как можно теплее, перевязались длинными шарфами, взяли санки, верёвки, топоры и всей командой отправились через заснеженные поля в лес. Ходили они долго, вернулись под вечер замёрзшие, все в снегу, усталые, но довольные и радостно возбуждённые. Они притащили ёлку, привязанную к четырём или к пяти детским санкам. Как все отметили, они, действительно, выбрали самую стройную, зелёную и пушистую.
Методический совет
Следует спросить учащихся: «Как вы думаете, почему мальчики сами, без взрослых, пошли в лес за ёлкой, зачем взяли топоры и через сугробы и овраги тащили тяжёлое дерево два или три километра до школы?». Ученики уже должны ответить, что мужчины были на фронте. Их во всём заменяли подростки. А женщины и старшие подростки во всём заменяли труд нескольких мужчин.
Вечером меня тепло одели и повели в класс, где стояла в крестовине большая, благоухающая лесом и морозом, высокая, почти до самого потолка, красавица-ёлка. В холодном классе было тихо и пусто. Все парты вынесли в коридор, а скамейки расставили под стенами. Учительница первого класса взяла меня на руки и подняла как можно выше, чтобы я могла дотянуться до макушки, где сияла большая пятиконечная красная звезда.
Мне тут же объяснили, что такие красные звёзды, только очень большие, украшают башни московского Кремля, что в них всегда горят электрические лампы. А у нас будут гореть только развешанные по стенам керосиновые лампы.
Кто-то из учеников добавил, что красная звезда – это самая отличительная особенность нашей защитницы от фашистов — Красной Армии, в составе которой воюет и мой отец, учитель нашей школы. А учительница сказала, что когда я вырасту большая, я поеду в Москву на поезде или полечу на самолёте и обязательно увижу Кремль, башни со звёздами и многоэтажные дома, может быть, увижу и самую большую в стране кремлёвскую ёлку.
Методический совет
Чтобы дать выход накопленной детьми энергии, задайте вопрос: «Кто из вас, ребята, был на Красной площади в Москве, кто видел звёзды на башнях? Кто знает их размеры? А кто был в Кремле на ёлке?» Что вам запомнилось больше всего? Какими были подарки? Как была украшена ёлка?
Нашу «военную» ёлку украшали самые разные предметы. Много было игрушек – самоделок: из бумаги, ваты и клея сделали яблочки, груши, клоунов и снеговиков. Были «золотые» и «серебряные» грецкие орехи. Но не было на ёлке современной мишуры и канители, которая только мешает рассмотреть все подробности ёлочных игрушек. И, конечно, не было никаких бантов и венков. Больше всего мальчикам нравились танки, пушки и самолёты, парашютисты и дирижабли, украшенные серпами, молотами и красными звёздами. Девочек восхищали куколки в бумажных платьицах, а я наслаждалась созерцанием столика и стульчика, искусно сплетенных из серебристого стекляруса. На домашние настольные ёлочки привязывали пряник, сушку и делали «конфету» из сохранившихся довоенных фантиков, заворачивая в них палочку или газетный обрывок, создавая иллюзию конфетного «царства».
В этот незабываемый предновогодний день состоялось моё первое знакомство с подготовительным этапом детского праздника. Всех репетиций я не увидела. Меня увели в нашу комнату, где несколько учителей вместе с мамой обсуждали вопрос: «Как и когда проводить лотерею?» Из их разговоров я поняла, что учителям удалось собрать ценные подарки, колхозники отдавали «то, чем богаты и рады». Я узнала, что всё собранное будет разыграно в лотерею «кому что достанется», чтобы никому не было обидно. Обсуждался вопрос об играх и о моменте вручения подарков. Самое главное – надо было сделать так, чтобы никто не остался без внимания и без подарка.
3. Незабываемое событие
На следующий день набежали школьники. Они стали украшать ёлку игрушками, собранными в домах колхозников и учителей. Много было сделано собственными руками. Самые высокие ребята стали развешивать нити с ватными шариками («снегом»), стали разматывать и развешивать по классу гирлянды цветных флажков и длинные «цепи», склеенные из обрезков разноцветной бумаги. В центре «зала» маленькие девочки репетировали танец снежинок.
Мне тоже захотелось потанцевать с ними, но оказалось, что для девочек сделали платья из марли, которую дала главврач больницы. Больше марли нет, сшить платьице не из чего, поэтому я буду танцевать и кружиться в хороводе с младшими школьниками. А все фигуры танцев будет показывать самая молоденькая учительница.
В классе было очень холодно, но мама сказала, что на празднике будет много народа, быстро надышат, будет очень тепло и весело. Все будут чисто, нарядно одеты и причёсаны. Этот день запомнится надолго. Так и случилось.
Наступил вечер. Мне приготовили тёмно-коричневое тёплое платьице из вельвета с белым воротничком, подстригли чёлку, причесали, одели и повели в «зал». Там уже собрались ученики, их мамы и бабушки. Светились керосиновые лампы, были зажжены несколько свечей в подсвечниках. На скамейках у стен сидели гости: мамы, бабушки, старшие сёстры и братья – подростки, уже закончившие школу. Они пришли посмотреть, как будут выступать дети. Развлечений в то время почти никаких не было: ни телевизора, ни радиоприёмника, ни музыкантов. За окнами было уже очень темно. Зато на тёмных окнах красиво выделялись причудливые снежинки, искусно вырезанные тётей Ниной из тонкой «папиросной» бумаги.
Методический совет
Спросите ребят: «Как вы считаете, почему ёлка была проведена в вечернее время?».
Ответ: Весь день взрослые женщины – матери были заняты в колхозном хозяйстве. Они ставили снегозащитные заграждения, работали на скотном дворе, отправляли в госпиталь молоко, творог, масло, готовили подарки раненым и посылки на фронт. А после трудового дня они спешили домой, где их ждала голодная домашняя скотина. Надо было её напоить, покормить, подоить, убрать навоз и приготовить ужин для семьи. Вот почему детский утренник превратился в вечернее мероприятие. Из-за повседневной занятости матерей!
Гости рассматривали украшенный «зал», тихонько обменивались впечатлениями, перешёптывались. Но вот открылась дверь и из коридора вбежали девочки – «снежинки» в марлевых платьицах, а за ними двигался длинный хоровод учеников, который вели молодые учительницы: Зима, Метелица и Вьюга. Они были в праздничных белых блузках и белых длинных юбках, сшитых из простыней. А на головах у них были повязки с крупными снежинками из ваты.
Меня сразу же подхватили за руки, втащили в хоровод. Девочки – «снежинки» кружились вокруг ёлки вместе с Зимой и Вьюгой.
— Я вот сейчас всех замету, заморожу, спрячу под сугробом! — сказала Метелица. – Всех унесу, кто не будет петь и танцевать!
И мы все стали петь хороводную песню «Метелица». Песня объединила нас, стало шумно, весело, интересно. Метелица взмахнула рукой. Вот что мы пели, кружась вокруг ёлки, прихлопывая руками, притопывая ногами:
Вдоль по улице метелица метёт,
Скоро все она дорожки заметёт!
И все присутствующие на празднике подхватили:
Ай, жги, жги, жги, — говорит,
Скоро все она дорожки заметет!
Метелица стала показывать следующее движение: в левой руке она как будто бы держала «вожжи», а в правой – кнут, и все стали повторять за ней:
Запряжёмте-ка мы в сани лошадей,
В лес поедем за дровами поскорей!
Ай, жги, жги, жги, говорит,
В лес поедем за дровами поскорей!
Метелица сделала вид, что держит топор, и все стали делать движения «рубки дров»:
Топорами мы ударим дружно в раз!
Ну, мороз, теперь не страшен ты для нас!
Ай, жги, жги, жги, говорит,
Ну, мороз, теперь не страшен ты для нас!
Метелица встала в хоровод, все взялись за руки и пошли вокруг ёлки:
А с дровами мы тихонечко пойдем,
Да ногами-то притопывать начнём.
Ай, жги, жги, жги, говорит,
Да ногами-то притопывать начнём.
Метелица остановила хоровод:
А руками-то прихлопывать все в раз,
Ну, Мороз, теперь не страшен ты для нас!
И в этот момент дверь снова распахнулась и из коридора раздался зычный голос самой высокой колхозницы тёти Маши:
-Это кто это тут меня не боится? Сейчас всех заморожу!
Топая валенками, она вошла в класс, и все поняли, что это – «настоящий Дед Мороз». В руках у неё была суковатая палка, вырубленная мальчиками в лесу, одета она была в медицинский белый халат и шапочку. Она была подпоясана красным кушаком, а на лице были борода и усы, сделанные из ваты и бинтов. За Дедом Морозом вошли два мальчика с «заячьими ушками», они тянули санки, на которых был привязан мешок, как все догадались, с подарками.
-Но, если вы меня, старика, порадуете стихами, песнями и танцами, да весёлыми частушками, так и быть – помилую, да ещё и подарками награжу! Самым смелым и весёлым – лучшие подарки, — продолжал Дед Мороз женским голосом.
Методический совет
Снова обратитесь к младшим учащимся с вопросом: «Ребята, а почему роль Деда Мороза играла женщина?»
Начался концерт. Танцевали «лезгинку» (любимый танец Сталина), потом «русский перепляс» с «дробями», татарский танец. А потом вышли две девочки с бумажными цветочными венками на головах и станцевали «гопак» (украинский танец). Музыки никакой не было, мелодии танцев напевали все зрители, как говорится, «под ля-ля»…Примерно это звучало так: «На заборе птичка сидела и такую песенку пела: иль-ля-ля-ля, иль-ля-ля-асса!»…
Наконец стали читать стихи. Малышей ставили на табурет у ёлки, и Дед Мороз внимательно выслушивал, гладил по головке и задавал вопросы об отметках. Иногда он спрашивал, пишут ли дети письма на фронт отцу. И я тоже старательно и чётко прочитала какое-то стихотворение. И меня Дед Мороз спросил, умею ли я писать буквы и рисовать. Я сказала, что вместе с братом пишу письма отцу на фронт и рисую ему картинки. После этого старшие девочки отвели меня к доске, где уже скопилось много учеников. Оттуда время от времени слышались взрывы смеха.
Оказалось, что на плакате (на обратной чистой стороне) была нарисована голова Снеговика, но…без носа. Надо было взять морковку и, закрыв левой ладошкой глаза, правой рукой приставить морковку в кружок на место носа. Мало кому удавалось сделать это с первого раза. Я тоже приставила морковку куда-то к уху. Все вокруг смеялись, и я тоже смеялась. Весёлая получилась задачка! Но и это было ещё не всё! Праздник продолжался.
4. Необычная лотерея
Самое интересное было ещё впереди. Молодые учительницы и старшеклассники быстро прикрепили бельевую веревку поперёк класса, и девочки постарше привязывали к ней на ниточках собранные подарки. Выстроилась целая очередь желающих попытать счастья, то есть сразиться в ловкости и целенаправленности. Надо было взять у учительницы ножницы, наметить облюбованный предмет, отмерить семь шагов. Потом завязывали глаза платком, поворачивали. Надо было вслепую пройти семь шагов (зал хором считал). После этого следовало попытаться срезать невидимую ниточку с подарком. Что же там было?
А было там всё, что удалось собрать по селу: шпульки белых и чёрных ниток; довоенный розовый конверт для письма; открытки с изображением танков, пушек и самолётов с красными звёздами; простой карандаш с надписью «Кремль»; чернильница-непроливайка; вязальные спицы; линейка; перьевая ручка; пряник, сушка и конфетка в фантике. Кто-то из колхозниц пожертвовал ниточку дешёвых стеклянных бус, кто-то отдал серебряное колечко, кто-то снял с себя серёжки с голубыми камешками, а кто-то подарил цветные нитки для вышивания, — словом собрали все предметы довоенного производства, ставшие дефицитными.
Но самым ценным подарком, вызвавшим восхищение всех, был обыкновенный кусок туалетного мыла в обёртке с нарисованными ягодками и надписью «Земляничное». Все ребята старались срезать этот ценный подарок, но ни у кого почему-то не получалось.
Вот уже все подарки находились в руках детей, вызывая возгласы восхищения и торжества, а кусок мыла, как нарочно, не давался в руки. Кажется, только на седьмой раз шалун и второгодник Стёпка, наконец-то срезал мыло так, что оно со стуком упало на пол. Степка сорвал с глаз платок, схватил кусок мыла и побежал к стоявшей у двери матери с криком: «Мама! Мама! Я тебе мыло выиграл! Вот возьми! Ты хотела духовова мыла…». Зал дружно ахнул. А мать Стёпки потом недели две ходила по селу и у колодца, у правления колхоза и у себя на работе рассказывала всем, какую ёлку устроили учителя детям в школе, как её сын Стёпка выиграл в лотерею кусок земляничного мыла, какой он у неё молодец.
Она улыбалась и говорила:
-Вот, учителя жаловались, что он ленится, плохо учится. А он мне всё по хозяйству делает. Я-то цельный день на ферме маюсь, коровушек обихаживаю, а он завсегда у меня за старшого остаётся, о малышах заботится. И мыло выиграл. Упорный! Хозяйственный! Весь в отца! Вот!
Все женщины ей поддакивали, хвалили Стёпку, радовались, что теперь её ребятишки будут с чистыми и душистыми волосёнками. Стёпка долго ходил героем и, кажется, даже учиться стал лучше.
Методический совет
Спросите ребят: «Почему самым ценным подарком на ёлке был кусок туалетного мыла?»; «Почему именно Стёпка его выиграл?»; «Почему Стёпка был второгодником?»; «Кого называли в школах второгодниками»?
Вот таким ярким, праздничным событием слились для меня все ёлки военных лет, тщательно подготовленные и проведённые учителями сельской школы-семилетки в 1941-1944 годах. Как мы видим, среди грозных событий военных лет наши матери и наши учителя среди холода, голода, среди нехваток самых элементарных вещей старались доставить детям крупицы обыкновенного праздничного детства. Письма 1942 и 1943 годов у нас почти не сохранились, и я не помню, как проходили детские праздники в эти годы. Зато отлично помню ёлки 1943-1944 и 1944-1945 годов. Моя память подкрепляется и письмами старшего брата отцу на фронт с кратким сообщением о школьных мероприятиях.
В заключение этого раздела подчеркну, что каждый участник новогоднего праздника получил от Деда Мороза маленькую сушку и конфету «подушечка». Наверное, конфету мы съели сразу же. А вот сушку рекомендовалось есть долго, целый день, откусывая по малюсенькому кусочку и смакуя его во рту.
На занятиях в школьном музее мы даём детям точно такие подарки. Учителя, как правило, удивляются: «О, это конфеты моего детства! И где только вы достаёте эти подушечки?». На это я с самым серьёзным видом отвечаю: «Бог послал!».
Отступление
За декабрь 2011 года я объехала много кондитерских магазинов Москвы в поисках «подушечек». Когда я уже отчаялась, вдруг, в ближайшем к школе магазинчике я увидела то, что долго и тщетно искала – этот почти исчезнувший из нашей продажи сорт самых дешёвых, «солдатских», конфет. Их привезли всего-навсего килограмма три. Я купила весь запас, чтобы во всех классах, где проводила занятия, дать нашим школьникам почувствовать вкус этих конфет (с первого класса до одиннадцатого включительно). И никто не отказался от такого скромного подарка. Некоторые малыши попросили ещё одну для маленького братика или сестрички, а одна девочка у выхода из музея раскрыла ладошку, где лежала одинокая «подушечка».
-Можно я отнесу её бабушке? — спросила она меня.- Она, наверное, в детстве их тоже попробовала?
Конечно, я дала ей конфету и для бабушки. Все ребята говорили, что это самые вкусные конфеты, которыми их когда-либо угощали. А летом 2015 года я заранее запаслась «подушечками», отыскав их только в Великом Новгороде.
Методический совет
Вопрос для учащихся: «Почему современным школьникам простые «подушечки» показались самыми вкусными и ароматными?»
Ответ: Значит, ребята невольно перенеслись в наше голодное детство и почувствовали вкус и аромат этой единственно доступной во время войны, редкой сейчас, для меня всегда праздничной, конфетки. Кроме того, у них необычная начинка. Солод, добытый из зародышей зерна, сладковатый, душистый, естественный.
В письме на фронт 30.01.1944 года мой брат, как всегда точно, сообщает, что он побывал на двух ёлках. На школьной он играл в «Демьяновой ухе». Играл Автора, баснописца Ивана Андреевича Крылова.
Методический совет
Заранее можно подготовить инсценировку этой басни И.А.Крылова. Представляете, как смеялись голодные дети войны, когда Демьян насильно кормил соседа, неустанно потчевал, чтобы тот наелся ухи «до отвала». А давно голодающие дети и младшие подростки войны после ёлки и концерта получили какое-то угощение «в пакетиках» (скорее всего, это были семечки или кусочки жмыха), а в классах школьников ждала картошка, пшённая каша и одна-единственная конфета «подушечка».
И.А.Крылов. Басня «Демьянова уха» (инсценировка)
Действующие лица: Демьян, Фока, Хозяйка, Автор
Демьян: Соседушка, мой свет!
Пожалуйста, покушай! (Хозяйка подаёт полную тарелку с «ухой»).
Фока: Соседушка, я сыт по горло! (Делает жест).
Демьян: Нужды нет, ещё тарелочку; послушай:
Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!
Фока: Я три тарелки съел! (показывает на пальцах, отдуваясь).
Демьян: И, полно, что за счёты:
Лишь стало бы охоты,
А то во здравье: ешь до дна!
Что за уха! Да как жирна:
Как будто янтарём подёрнулась она.
Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Ещё хоть ложечку! (Подносит ко рту соседа ложку, тот отрицательно качает головой.)
Да, кланяйся, жена! (Хозяйка кланяется.).
Автор: Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
Однако же ещё тарелку он берёт, (Фока принимает от Хозяйки тарелку).
Сбирается с последней силой
И — очищает всю! (Фока распускает кушак)
Демьян: Вот друга я люблю! —
Автор: Вскричал Демьян. –
Демьян: Зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же ещё тарелочку, мой милой! (Придвигает ещё одну тарелку).
Автор: Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
Схватя в охапку
Кушак и шапку,
Скорей без памяти — домой…
Фока: И с той поры к Демьяну — ни ногой!
Все исполнители: И с той поры к Демьяну — ни ногой! (Кланяются).
На ёлке 1944-1945 года ребятам четвёртого класса выдали премию за отличную учёбу и пионерскую работу. Шура получил книгу «Салават Юлаев» (о башкирском народном герое), кусок душистого мыла, тетрадь и карандаш. Вот что он написал отцу:
— Нина была на четырёх ёлках, Люся на двух, и я на трёх ёлках…
Так сообщает Шура о главном детском празднике, проведённом в глубоком тылу вдали от фашистов.
Отсюда мы делаем вывод, что наша мама (директор школы) и все учителя школы села Чепчуги изо всех сил постарались доставить детям, обездоленным войной, маленькую радость, настоящий новогодний праздник. И это несмотря на страшное напряжение, потерю близких людей, похоронки, накопленную за годы войны физическую и духовную усталость, несмотря на нехватку продуктов. Они думали о детях и хотели внести радость в их семьи. Честь им, хвала и вечная память! Низкий, до земли, русский поклон этим русским учителям-бессребренникам!
5. Домашняя ёлка и первое разочарование
Обычай украшать новогоднюю ёлку для семейного праздника сохранился у некоторых зажиточных селян и во время войны. Елена Николаевна, наша всеми уважаемый главврач больницы, пригласила меня и брата Шуру в гости к своей дочке, которую все ласково называли Марианночкой.
Помню долгую процедуру одевания и закутывания в ватное одеяло, после привязывание к санкам верёвкой. Шура должен был везти меня через всю длинную деревенскую нерасчищенную зимнюю улицу километра два до больничных зданий. Мама осталась дома с Люсей.
Сугробов намело — ужас! Шура в телогрейке и в валенках, в шапке – ушанке, подпоясанный и перевязанный крест накрест длинным шарфом, шагал по нерасчищенным улицам, утопая в сугробах, среди метельных завываний и завихрений, вытягивая санки из сыпучих ухабов. Ему было трудно, он запыхался и в какой-то канаве выронил и потерял меня в сугробе. Мне показалось, что я лежу в тёмном овраге, в снегу, уже давно, и вот-вот появятся голодные волки. Помню, как я испугалась и закричала. Конечно же, Шура тут же вернулся, снова привязал меня верёвкой и снова двинулся через снежные завалы по неосвещенной улице.
Методический совет
Уточним у ребят: « Как вы думаете, почему улица, ведущая к больнице, не была расчищена?» Почему было темно? Почему не светились электрические лампочки на столбах?
Ответ: У женщин и подростков не хватало сил вручную, лопатой расчищать наши сельские дороги. А электричества всю войну, даже на молочных фермах в коровниках, не было. Вообще не было…Топлива не хватало!
Нескоро добрались мы до здания, где на первом этаже была приёмная Елены Николаевны, а на втором этаже — её квартира. Нас раскутали, одежду очистили от снега вениками на лестнице. А потом повели наверх в комнату, где в углу стояла украшенная ёлка. Помню, как я побежала к натопленной печке, как прижалась и не хотела отходить от неё. Елена Николаевна взяла меня на руки и понесла в спальню, обещая показать мне что-то очень интересное.
На комоде среди шкатулок и флаконов с довоенными духами стояла прекрасная Незнакомка. Это была большая кукла с фарфоровым личиком, с такими же ручками и ножками. У неё были голубые глаза с ресничками и белокурые косички с бантиками. Одета она была в нарядное розовое платье с белыми кружевами. Ноги её были обуты в кожаные красные башмачки.
— Это — мне?», — задыхаясь от радости, спросила я.
Когда мама собирала меня на ёлку, она советовала не стесняться незнакомых людей, а рассказать стихи, спеть песенку и смешную частушку, быть со всеми весёлой и вежливой. И тогда меня ждёт какой-то новогодний подарок. Я решила, что кукла — это и есть подарок от Деда Мороза, который приготовил эту куклу «Незнакомку» специально для меня.
Игрушек и кукол у нас с Люсей вообще не было. Мы только «рисовали и писали», исписывая весь наш небольшой запас бумаги. Мы показывали «театр теней» при свете примитивной коптилки. Мы складывали пальчики «собачкой», «кошечкой», «чёртиком», «бабой Ягой», «пистолетиком». Мы смотрели на свет в осколки цветных стёкол.
И вдруг передо мной стояла настоящая Кукла, да ещё какая! С ней можно было разговаривать, когда Люся спит, с ней можно было подружиться, ходить в гости, играть в школу, в больницу, в дочки-матери…Ей можно было рассказывать все сказки и стихи. Мне было бы не так одиноко в нашей пионерской комнате.
И как же горько мне стало, когда взрослые объяснили, что эту куклу отдать мне они не смогут. С ней можно пока поиграть, только очень осторожно, а то она может разбиться, её нельзя ронять. Подарить эту куклу никак нельзя. Ещё бы! Куклу купил Марианночке её папа на вокзале в Москве, когда уезжал на фронт. Это – его последний подарок дочке. Кажется, к тому времени они уже получили письмо – «похоронку».
После таких объяснений, я не заплакала, я гордо отказалась даже притронуться к чужой кукле, а не то, чтобы подержать её в руках. Кукла осталась стоять и скучать на своём комоде. Я даже на Деда Мороза не обиделась. Я знала: идёт жестокая война. Папин подарок – это святое! Его надо беречь, чтобы всегда помнить папу –нашего защитника от проклятых фашистов.
Методический совет
Спросите у ребят: «Почему не подарили куклу маленькой девочке на этой новогодней ёлке?»
Ответ: Я уже тогда понимала, что подарок отца, который бьётся с фашистами на фронте, это — память о нём, и отдавать кому-нибудь подарок, тем более, если отец уже погиб, нельзя. А фабрики детских игрушек шили военную форму для солдат и офицеров. И ткацкие фабрики почти не выпускали цветных ситцев и шелка, в первую очередь нужны были ткани для мужского белья, портянок, маскировочных халатов, для парашютов и для госпиталей… Не до кукол в те годы! Завернёт мать берёзовое полено в свой старый платок, — вот и готова кукла!
Тут вбежала оживлённая Марианночка, сказала, что все уже собрались, взяла меня за руку и повела к ёлке. Там меня поставили на стул, чтобы всем было видно и слышно. Я рассказывала стихи. Спела песенку, потом какую-то смешную частушку. Потом в кругу хоровода я была «зайчиком».
Все дети пели мне:
-Заинька, серенький, где ты бывал?
Заинька, серенький, где ты скакал?
Я прыгала в центре хоровода, как зайчик, потому что тётя Нина сшила мне повязку с длинными ушками, и отвечала хороводу:
— В огороде скакал, морковку таскал!
Хоровод снова кружился вокруг меня и снова спрашивал:
-Заинька, серенький, где ты бывал?
Заинька, серенький, где ты скакал?
На это я снова отвечала:
-В огороде скакал, капусту глодал!
Хоровод начинал пугать меня:
-Заинька, серенький,
В огороде — волк!
-Заинька, серенький, волк зубами щёлк!
И на это у меня находился подходящий ответ:
-Зайка прыг, зайка скок! Зайка быстро во лесок!
После этого я вбегала в хоровод, а на моё место в центре хоровода вставал следующий «зайчик», надевая на себя мои ушки. Игра продолжалась, пока все не побывали на месте «зайчика».
Методический совет
Попробуйте провести эту игру с учащимися начальной школы: в середину поставьте трёх-четырёх, а то и восемь «зайцев», заранее сшив для них «ушки», чтобы попрыгали, поразмялись все участники занятия. Увидите, какими довольными будут малыши.
Домашняя ёлка показалась мне не менее интересной, чем школьная, тем более что детского садика в нашем селе не было. Елена Николаевна собрала у себя дошкольников – детей своих сотрудников, она дала нам возможность пообщаться друг с другом. А наши ученики, Шура и Марианночка, приготовили всем подарки: мне подарили вышитый носовой платочек. Марианночка сама обвязала его кружевами. В одном углу вышила монограмму с буквой «Н», а в другом — ромашку. И объяснила мне, что летом расцветут на лугу настоящие ромашки и можно будет погадать на них:
-Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, своей назовёт.
Жаль, что платочек этот не сохранился.
Обратной дороги я вообще не помню. Провалилось из памяти всё кроме подготовки к встрече с отцом.
Часть 3. Знакомство с отцом
1. Неизвестный боец в пилотке с красной звёздочкой
Весной 1945 года началась подготовка к встрече фронтовиков. День Победы я не помню точно так же, как и многие другие дети войны. Наверное, это было так: как-то весной днём я проснулась от страшного грохота на крыше. В комнате никого не было, только Люся спала, как ни в чём не бывало. Я бросилась к двери, но она была заперта. Что делать? Вокруг школы всё грохотало, я схватила ухват, высадила окно, собрала стёкла, разбудила сестрёнку, вылезла из окна и вытащила Люсю. Мы бросились бежать по длинной улице. А мама в это время была в правлении колхоза, туда сбежалось много народа, все слушали радиопередачу. Кто-то из женщин выглянул в окно и воскликнул: «Римма Николаевна, это не ваши девчонки бегут в одних рубашонках прямо по лужам?»
Нас внесли в помещение, растёрли, закутали в какие-то скатерти и занавески. Все стали расспрашивать, зачем мы убежали из дома, даже не одевшись. Я ответила, что всё грохотало, я подумала, что немцы обстреливают школу, что маму-коммунистку, уже схватили фашисты, и нам надо бежать в правление колхоза к председателю. Мне долго объясняли, что война кончилась и больше её никогда не будет. Победа!
Зато очень хорошо отложилось в моей памяти, как в семье начались приятные хлопоты: мама где-то достала небольшие обрезки новых тканей: белую батистовую и клетчатую «шотландку».
Они с тётей Ниной начали кроить, шить и вышивать. Из белого батиста получилось две кофточки. На рукавах и груди нам вышили розочки и листочки в старинной русской манере. Клетчатой шерстяной ткани «шотландки» было два разных кусочка.
Мне больше понравился сине-красно-фиолетовый. Но ткани было очень мало и из этого кусочка сшили Люсе сарафанчик. А из кусочка с желто-бело-коричневыми клетками сделали мне юбочку и, чтобы она хорошо держалась, пришили две лямки. Впереди они шли прямо через плечо, а позади крест-накрест пристёгивались пуговками.
На наших глазах совершалось чудо! Мы, не отрывая глаз, смотрели, как из разных кусочков тканей появляется красивая, ранее не виданная нами никогда праздничная одежда. С каким удовольствием мы примеряли, поворачивались, терпеливо ждали, когда наметят швы и сошьют белыми нитками сначала крупными стежками, а потом — аккуратными мелкими стежочками прошивали будущий праздничный наряд, тщательно обмётывая все швы. Тётя Нина шила руками, шила для всех нас. Швейной машины у нас не было.
Из куска белого батиста возникали, как в сказке, пока мы с Люсей спали, две белых кофточки с рукавами «фонариком». Вокруг ворота, на груди и на рукавах мама вышила узоры из роз: у меня были тёмно-красные розы с тёмными листьями и стеблями, а у Люси были нежно-розовые с зелеными листочками. Сделать одинаковые рисунки не удалось, не хватало ниток.
Наконец-то всё было готово! Мы уже рассчитывали побежать на улицу в новеньких костюмчиках, но не тут-то было! Их аккуратно сложили в сундук, заперли его на замок, а нам объяснили, что мы наденем эту новую одежду только тогда, когда приедет с фронта отец, чтобы он увидел нас красивыми, нарядными, чтобы он сразу же узнал нас и полюбил. Отец всё не ехал и не ехал, поэтому мы с Люсей и думать забыли об этой праздничной одежде.
Путём наблюдения я постигала все трудности жизни взрослых и старалась помогать им в уборке нашей комнаты, а Люся мне во всём подражала. Мы научились не только убирать все вещи на свои места, но умели подметать пол и мыть посуду. Не шумели, когда мама отдыхала, или когда Шура делал письменные уроки. Тихо играли деревянными чурочками, когда тётя Нина проверяла тетради по математике.
С Шурой мы ходили за водой к колодцу. У нас тоже были маленькие ведёрки. По плакатам, где были крупные буквы, я училась читать и пыталась научить Люсю. Правда, получалось это у меня не очень хорошо, хотя я любила играть в «школу». Мама очень хвалила нас в письмах отцу за самостоятельность и аккуратность. Трудно было в наших условиях не быть самостоятельными. Я не помню, чтобы мы к маминому приходу не убрали свои чурочки, камешки, ракушки и «стёклышки» (осколки разбитых тарелок, чашек, вазочек и блюдец) в специально подаренный нам посылочный фанерный ящик.
.
Методический совет
Проверьте, как поняли младшие школьники, почему девочкам не разрешили носить их новую одежду?
Ответ: Это снова возвращение к понятию «товарный дефицит во время войны». Могу добавить, что я не помню никакой обуви. Весной и летом мы ходили только босиком. Даже к праздничному наряду нам не купили ни босоножек, ни тапочек. Я помню только вязаные носки и самодельные тряпичные тапочки, в которых мы ходили дома в холодное время года. Моё вельветовое платье перешло Люсе, как и вся моя одежда. Да и я ходила в обносках, оставшихся от старших братьев или купленных за бесценок у кого-нибудь из соседей.
Помню, как перешивали какое-то старьё, выкраивая детский фасон, как стирали щёлоком всю нашу одежду, как часто проглаживали горячим утюгом каждый шов, как мыли вечером ноги в слабом растворе марганцовки и чем-то смазывали, чтобы не было цыпок, как часто скоблили и мыли пол. Нелегко приходилось нашим мамам соблюдать чистоту и гигиену в условиях не бывалого ранее, потрясающего современную душу товарного всеобщего дефицита.
Помню, как мы подхватили у кого-то чесотку. Особенно трудно приходилось держать в чистоте волосы на голове, а уж о Люсиной голове особый разговор. Мыли крапивным отваром, настоем ромашки, настоем берёзовых листьев. Осторожно расчёсывали каждый волосок костяным бабушкиным гребешком, проверяя и смазывая все расчёсы, царапины и вновь появившиеся болячки.
Однажды летом мы с Люсей играли, сидя на полу, какими-то чурочками и обломками красного кирпича, круглыми тяжёлыми камешками. Дороже всего нам казались осколки фарфоровой и фаянсовой посуды с сохранившимися на них цветами, узорами и буквами. Тётя Нина, как обычно, сидела за шитьём. Мамы, как обычно, не было дома. Мы её ждали. Она собрала школьников, которые за отличную учёбу получили путёвки в пионерский лагерь «Атлашкино». Рано утром она увезла их на колхозной подводе и должна была вернуться на закате солнца.
Среди призёров был и наш Шура. Он успел рассказать нам до своего отъезда, что пионерский лагерь расположен на берегу огромной реки Волги, что они там будут купаться, нырять и ловить рыбу. Что там они будут жить в палатках и будут ночевать под звёздами, когда пойдут в поход на целых три дня. Это совсем не страшно, потому что фашистов отогнали так далеко, что они больше не посмеют к нам вернуться никогда. Не будет больше ни бомбёжек, ни выстрелов. И кормить их там будут так, чтобы они поправились и набрали вес к новому учебному году. Их всё время будут измерять и взвешивать на весах и будут отмечать в карточке, как они растут и поправляются.
А в самом конце смены они разожгут на лугу огромный костёр, прощаясь с пионерским лагерем, будут петь отрядные песни, читать стихи, танцевать. Им там вручат подарки и грамоты, тем, кто заслужит. И даже день своего рождения 8 августа Шура будет отмечать в лагере, в своём отряде, им испекут большой на весь отряд именинный пирог. Начинался август 1945 года…
Вдруг раздался стук в дверь. Через порог шагнул высокий красивый, совсем незнакомый солдат, на голове его была пилотка с красной звёздочкой, а за спиной — зелёный рюкзак.
— Евгений Александрович! Наконец-то вы вернулись! Как я рада! А как Риммочка будет счастлива! — оживлённо говорила тётя Нина, вставая из-за стола и протягивая руки солдату.- Риммочка повезла учеников и Шуру в пионерский лагерь, в Атлашкино. Но она вот-вот должна вернуться. Мы её ждём.
Мы с Люсей тоже вскочили и смотрели на них, не понимая, что же происходит.
— Нина, Люся, ну что же вы стоите? Это же ваш папа вернулся, понимаете, с фронта вернулся, с войны вернулся! Живой! Ваш папа! Подойдите, поздоровайтесь! – радостно продолжала тётя Нина.
— Вот этот солдат — наш папа? Это правда? — уточнила я. – Нет, совсем не похож на моего папу. И вы не шутите? Тогда где наши нарядные костюмчики?
— Ах, да! — спохватилась тётя Нина и стала открывать замок сундука ключом, который я ей уже подала.
Нас умыли, причесали, переодели и разрешили бежать на речку до моста, чтобы встретить маму. Солнце опускалось к далёкому горизонту. Мы смотрели на дорогу, чтобы увидеть, как вот-вот из-за поворота покажется лошадь и телега.
Увидев нас издалека, наша мама вскочила на телегу и стала кнутом нахлёстывать лошадь, думая, что случилось что-то плохое, потому что нам с Люсей было строго-настрого запрещено ходить на речку без взрослых. Вскоре мама разглядела, как мы были одеты, сразу всё поняла, успокоилась, посадила нас на телегу, и мы быстренько оказались дома, то есть в своей школе, в своей пионерской комнате.
Приезд отца разочаровал меня. Ещё бы, за четыре военных года я совсем забыла его и всегда с тех пор чувствовала какое-то отчуждение, свою ненужность, словно была лишней в семье. Да и для отца мы с Люсей превратились в незнакомых отцу детей с уже сформировавшимися характерами, стали какой-то нежелательной помехой в его жизни, мешающей ему отдыхать.
Вот Шура был ему более известен, и он относился к нему с уважением. Шура и нам был более понятен и близок. Мы знали, о чём его можно было попросить, и он знал, как поиграть с нами, как нас настроить на работу, знал, чем нас можно было заинтересовать…Знал, что мы любим, чего не любим…
Папа же был нетерпелив, чересчур резок, требователен и порою крайне жесток.
2. Как исчезли отцовские подарки
В нашей пионерской комнате уже собралось много народа. Пришли довоенные друзья папы и мамы. Пока мы с Люсей бегали к реке, они уже накрыли стол. Конечно, в центре стола дымила горячим паром сваренная тётей Ниной молодая картошка. Лежала груда свежих огурцов, помидоры и зелёный лук. Кто-то принес в миске из своих запасов солёные грузди, рыжики, подгруздки.
Отец вынул из рюкзака кирпичик душистого ржаного московского хлеба и стал острым солдатским ножом нарезать аккуратные ломтики. Мы с Люсей внимательно следили за каждым движением его рук, совсем не похожих на руки мамы и тёти Нины. На каждый ломтик хлеба он положил такой же аккуратный слой солёного слегка подкопчённого свиного сала. Потом он вынул большую тёмно-коричневую плитку шоколада и разломил её на отдельные маленькие плиточки.
Мы с Люсей видели впервые и сало, и шоколад, и душистый московский хлеб. Люся получила от папы шоколадку, осторожно откусила малюсенький уголок, чуть-чуть пососала и стала морщиться и выплёвывать его.
— Плохо, — сказала Люся. –Горько. Лучше дайте мне картошку! Картошка вкуснее.
Все засмеялись, стали рассаживаться вокруг стола. Все о чём-то возбуждённо говорили, перебивая друг друга. Потом они подняли стопочки с прозрачной «водичкой». Мы это тоже видели впервые, не подозревая, сколько горя она принесёт в дальнейшем нашей семье и всему народу. Отец посадил нас к себе на колени, меня на правую, а сестрёнку на левую ногу. Он дал мне кусочек хлеба с салом, а Люсе картофелину и тоже поднял вверх стопку.
Я внимательно наблюдала, как взрослые брали эту «водичку» в рот и, морщась, кашляя, с трудом глотали. Я же с удовольствием откусила хлеб и осторожно попробовала сало. К моему удивлению, сало мне очень понравилось: оно было чуть солёное, ароматное, пахло дымком и приятно таяло во рту. С ним и картошка, и хлеб показались ещё вкуснее. От шоколадки я наотрез отказалась: горько, противно, она запахом чуть-чуть напоминала свиной хлев.
Скоро нас уложили спать, а взрослые ещё долго разговаривали, выходили на крыльцо, как оказалось, покурить, что для нас было так же в диковинку. В школе у нас никто никогда не курил, даже запаха табака мы не знали.
Утром назавтра мы проснулись, и первой моей мыслью была такая:
— Папа вернулся, война кончилась, и теперь у нас всегда будет хлеб и сало!
— Хочу сала! — сказала Люся. — И хлеба! И картошки!
Но, увы! Ни хлеба, ни сала уже не было. Папа нам тихонько объяснил, что хлеба и сала было мало, а народа – много. Всем досталось только по маленькому кусочку. Пришлось смириться и снова съесть по небольшой холодной картофелине. Зато теперь у нас жил папа. Он быстро ножом наколол щепочек, разжёг маленький огонёк под треножником, на который поставил свой солдатский котелок. Вода быстро вскипела, он бросил туда немножко заварки, которую тоже вынул из своего рюкзака. И, пока чай настаивался, он ударил ножом по куску сахара размером с мой кулачок и наколол ровные белые кусочки. И мы стали пить чай, как он велел, «вприкуску». Не знаю почему, но этот чай был таким вкусным, что мне его вкус хорошо запомнился, как и папины большие, умелые кисти рук.
Когда проснулась мама, умылась и тоже стала пить чай, отец хитровато посмотрел на нас и снова потянулся за рюкзаком. Мы с Люсей насторожились. Отец усмехнулся, вынул из рюкзака тряпичную куклу с плоским лицом, в голубом, тёплом и, как заметила мама, в лыжном костюме. Кукла была из ваты, лицо её было плоским и нарисованным. Кукла мне сразу не понравилась. Она нисколько не походила на Красавицу-Незнакомку, которую я видела в спальне у Марианночки. У той куклы был носик, губки, зубки и были даже реснички…
— Лыжник! — сказала я презрительно. — И как же с ним играть?
Я протянула куклу Люсе и больше никогда не брала её в руки. Так эта кукла навсегда осталась для меня без имени.
Отец снова усмехнулся, покопался в рюкзаке и надел мне на шею ниточку бус, потом надел на Люсю другие бусы, а маме на палец надел золотое колечко.
Да, вот это были диковинные подарки! Как в сказке «Аленький Цветочек». Мы начали разглядывать бусы и стали расспрашивать, из чего же они сделаны. У меня оказались бусы из настоящих индийских кораллов. Это были выпиленные из окаменелых растений или животных цветочки розового, красного, беловатого и даже голубоватого цвета. А у Люси мелкие цветочки были сплетены из разноцветного бисера , сейчас их называют «Феничкой».. И всё это папа купил в Москве в каком-то комиссионном магазине. Бусы, действительно, были очень красивыми. Мы, конечно, тут же попросились гулять. Нас опять по моей просьбе одели в нарядные костюмчики, разрешили не снимать бусы, и мы побежали к домам колхозников, где жили все наши подружки.
Сбежались на лужок сразу же все. Стали рассматривать папины подарки, просили примерить, предлагали обменять на круглые красные кирпичные камешки, на фантики от конфет, но мы, разумеется, не соглашались. Тут подошли две совсем взрослые девочки (из шестого или седьмого класса). Они приехали в гости к кому-то из соседей. Они были из Казани. Они тоже стали рассматривать бусы.
— Подари мне! — сказала Берта.
— И мне! — сказала её школьная подруга.
— Это папа привёз, я не отдам, это папин подарок! — сказала я. – Нельзя папины подарки отдавать! Он нас четыре года не видел и приготовил нам в Москве подарки.
Тогда обе девочки стали говорить, что я — «жадина-говядина», что быть жадиной плохо, что меня боженька за это «ещё как накажет», и никто со мной играть не будет. Я не сдавалась. И тут подруга Берты, обратившись ко мне, сказала:
— Да-а-а, к вам отец вернулся. Он вам подарки привёз. А у Берты отца фашисты убили. Навсегда убили, понимаешь?! Она никогда уже подарка не получит. Вам-то хорошо, вам отец ещё много подарков накупит…
Берта горько заплакала, а я помедлила, потом сняла с себя бусы и молча протянула их Берте.
— И ты тоже бусы мне отдавай! — как Маленькая Разбойница сказала подруга Берты, протянув руку к Люсиной шее. — Ты ещё совсем ребёнок, нечего тебе бусы носить! А мы — большие, скоро уже невестами будем, замуж будем выходить. Нам надо быть очень красивыми!
Люся молчала и крепко, обеими руками защищала свои бусы. Тогда подруга Берты рванула изо всей силы за нитку, нитка порвалась, и все мелкие бисеринки попадали в песок. Люся заплакала и побежала домой, а я бросилась за ней, потому что мне не разрешалось оставлять её одну на улице.
Дома я рассказала, что произошло с нами, что случилось с папиными подарками. Папа и мама переглянулись, но не стали меня ругать. И почему-то не пошли разбираться с родственниками этих предприимчивых девчонок.
Вскоре я поехала с мамой в Казань к врачу. Елена Николаевна дала нам направление сначала в районный центр, в Высокую гору, а там нам посоветовали обратиться к казанским врачам. Не помню, что со мной случилось. Кажется, воспалилась печень после съеденного кусочка сала.
В Казани у нас жила бабушка (мамина мама), две её дочери, мамины сёстры тётя Лида и тётя Вера. И у тёти Веры была дочка Ира, ровесница Люси, с которой мы дружили и всегда нетерпеливо ждали её приезда к нам в гости.
После посещения врача мне разрешили с Ирой выйти во двор погулять. Там мы встретили Берту. Она пригласила нас к себе в квартиру на втором этаже старого ветхого деревянного дома. Берта показала свои учебники, тетради с нотами и новенькую ручку в пенале. А потом она сыграла какую-то мелодию на пианино. Вошла её бабушка, дала нам по кусочку белой булки и угостила всех чуть-чуть сладким компотом из сливы. Моих бус я не увидела у Берты. И спрашивать ничего не стала.
Я уже поняла, что бусы, скорее всего, обменяли сразу же на рынке, обменяли на хлеб, или на муку, или на молоко. Наши нарядные праздничные костюмчики мы с Люсей тоже надели всего два раза, когда встречали папу. Потом их спрятали в сундук, а вскоре нам сказали, что мы из них уже выросли, что их обменяли на рынке на хлеб, или на муку, или на мыло. Вот так навсегда у нас исчезли наши праздничные костюмчики и необычайно красивые «папины бусы».
Методический совет
Спросите учащихся:
Почему девочка отдала Берте свои бусы?
Были ли правы Берта и её одноклассница?
Почему, несмотря на окончание войны, не исчезли голод и товарный дефицит?
Почему девочки ощущали отчуждение, хотя с фронта вернулся их родной отец?
Почему от маленького кусочка свиного соленого и копчёного сала у девочки воспалилась печень. Почему её пришлось вести в город, хотя в селе был врач?
З. Новоселье
Отец вернулся с фронта, и ему надо было возвращаться к учительской деятельности. Выяснилось, что свободного места учителю биологии и химии в школе нет. Мы стали готовиться к переезду. Недалеко, километрах в десяти – пятнадцати, находился Бирюлинский зверосовхоз. Это был известный не только в Татарии населённый пункт. Там были лисьи фермы. Чёрно-бурые шкурки продавались по всему миру богатым и капризным модницам из семей капиталистов. А специальные кроличьи фермы не только давали мясо для корма этих лис, но ещё и поставляли шкурки на шапки для простого русского народа.
В зверосовхозе тоже была школа – семилетка. Отец был назначен завучем и учителем биологии, а маме нашлось место учителя истории. Вещей у нас было совсем немного. Кожаный диван и письменный стол, купленные отцом перед отъездом на войну, новый директор школы, назначенный на место мамы, не разрешил нам взять с собой. Он утверждал, что наши вещи, диван и письменный стол, рабочее кожаное кресло — это не наша, а школьная мебель. Он потребовал предъявить товарный чек, о котором в сельпо и не слыхивали. Продавец, который по папиной просьбе привёз нам этот диван, кресло и письменный стол из Казани с товарного склада, погиб на фронте.
Мама долго потом, до самой смерти, жалела о нашей навсегда потерянной, несправедливо отобранной мебели. Зато новый директор, который заведовал раньше каким-то складом, оборудовал себе в школе личный кабинет, поставив себе нашу мебель, присвоив её бессовестным образом. Недаром бабы деревенские потихоньку зашептали нашей матери: «Кому война, а кому мать родна!»
В открытом грузовике вверх ножками стоял наш самодельный кухонный столик, два венских бабушкиных стула, две табуретки, самодельная кровать, Люсина кроватка, да ещё давно подаренный бабушкой сундук. Мы с Люсей сидели на узлах с подушками, матрацами и одеялами. Папа и Шура устроились рядом с кабинкой на сундуке, а маме определили место в кабине рядом с шофёром.
Мы с Люсей смотрели во все глаза по сторонам. Нам всё было в диковинку. Сверху совсем другими казались поля, речушки, мостики. С нетерпением я ждала, когда же будет поворот от железнодорожного полотна, потому что мне рассказали, что мы будем жить в большом сосновом бору, где чисто, сухо и всем легко дышится, где почти совсем нет вредных микробов, от которых дети болеют.
Когда меня спустили на землю, я была поражена и долго не задавала никаких вопросов: кругом стояли такие стройные, очень высокие, мачтовые сосны. И среди зарослей черёмухи и сирени едва виднелись два одноэтажных деревянных дома: одним из них была школа, а в другом (бараке) проживало несколько семей. Нам отвели комнату с большой печью и полатями. На полати забрался Шура, нам с Люсей отвели печку, папа с мамой из досок кое-как собрали кровать. Скоро сундук отвели для папиного брата, дяди Шуры, а рядом поставили ещё один, очень большой сундук бабушки (папиной мамы), а весной 1946 года в Люсиной кроватке поселилась маленькая, только что родившаяся сестрёнка Галя.
«Всего-навсего» нас было восемь человек в одной-единственной комнате. Бабушка вынула из сундука связанную собственноручно кружевную скатерть. Мама повесила на оконце вышитые занавески, папа в бабушкином уголке сделал киот для бабушкиных икон и пристроил старинное полотенце с петухами и цветами, повесил перед иконой красную лампадку. В комнате, несмотря на тесноту, стало уютно, совсем по-домашнему, где ничто не напоминало нам с Люсей нашу привычную пионерскую комнату.
Мы с Люсей стали ходить в детский садик. Нас там кормили и готовили к школе. Кормили три раза в день. На полдник давали чай с кусочком сахара, иногда давали по одному печенью или прянику. Бабушка, вдруг, потребовала, чтобы мы с Люсей не ели сахар в садике, а приносили по два кусочка домой. Как нам объяснила мама, в нашей семье будет праздник — новоселье, к нам придут гости, мы напечём пирогов, а для теста нужен сахар, чтобы пироги получились пышные. Больше сахара взять было негде. И мы стали приносить каждый день по два кусочка сахара-рафинада домой с полдника «для праздника Новоселья».
Однажды я увидела, что мама развернула бумажку, отрезала ножом тонкую пластинку сливочного масла и положила себе на кусочек хлеба. Я очень удивилась, потому что масло я увидела впервые, но мама отрезала и нам с Люсей по кусочку хлеба и намазала тоже маслом. Мы сразу же с удовольствием проглотили этот невиданно-изысканный бутерброд. А папа, узнав об этом, строго пристыдил нас и сказал, что масло выдают только маме в поликлинике, потому что она скоро должна родить нам ребёночка, и ей надо хорошо питаться, чтобы ребёнок был здоров. Масло и другие продукты у мамы брать ни в коем случае нельзя! Даже если она сама будет угощать нас, нам надо сразу же отказаться категорически.
Ели мы с Люсей в садике. Первые послевоенные ужины я не помню, наверное, нас рано укладывали спать. Честно говоря, нам вполне хватало «садиковской» пищи. Нас неплохо кормили: каши, суп, овощи, иногда котлеты, компот из сухофруктов. Нам даже там сшили летнюю «форму»: девочкам сатиновые синие юбочки «в складку», а мальчикам такие же короткие штанишки на бретелях. Ни кофточек, ни рубашек предусмотрено не было. Не было никакой обуви, все ходили босиком. Перед дневным сном все мыли ноги холодной водой в большом тазу на крылечке. Ходили мы в садик без сопровождения лесом вдоль дороги – шоссе, по которой иногда проезжали грузовики. Легковую машину за все послевоенные годы мы видели только один раз. Вставали рано, быстренько умывались и бежали завтракать в детский садик.
Отступление
Моя сестрёнка Галя родилась 22 мая 1946 года. Роды у мамы были очень трудными, она чуть не умерла. Как потихоньку шептались взрослые, Галю пришлось акушеркам вытаскивать щипцами. Целый месяц мама лежала в больнице в Казани. Галя родилась очень слабенькой, сразу же простудилась. Она часто болела так, что несколько раз врачи её буквально приговаривали к смерти. Помню, как мама всю ночь держала Галю на руках, не спуская с рук, дышала на неё, согревая, и ходила, и пыталась покормить, глаз с неё не спускала, и Галя всё-таки выжила. Но и после ей было нелегко, приходилось всю жизнь быть на грани туберкулёза, всю жизнь надо было постоянно лечиться от многочисленных бронхитов, плевритов…
Вот что значит родиться в 1946 году от матери, усталой, перетрудившейся, изголодавшейся за годы войны. И от израненного, да ещё и контуженного взрывной волной, отца, родиться, казалось бы, в мирной обстановке, но и после войны по-прежнему очень часто совсем не было ни еды, ни дров. Гали нет уже на белом свете, хотя она младшая из трёх сестёр, и даже сын её умер прямо на работе на автозаводе в Тольятти в жаркое лето 2010 года. Не выдержало его сердце. А было ему всего-навсего 33 года.
Методический совет
Уточните: «Почему папа не разрешил девочкам брать пищу у мамы? А почему бабушка отобрала у них несколько кусочков сахара?» Почему Галя страдала всю жизнь, почему ей было трудно дышать?
4. Охота на дятла или лисье мясо на ужин
Мне постепенно и потихоньку рассказали, что дядя Шура (папин брат) и бабушка (их мама) приехали к нам из Сибири. Наш дядя Шура был учителем математики, но ему не разрешили работать в школе, потому что он долго был в плену у немцев. У бабушки на фронте воевало три сына, три зятя и внук. Из семи человек один сын, Анатолий, был убит. Бабушка и жена Анатолия Полина получили письмо, которого все во время войны боялись, — всем известную «похоронку». Погиб смертью храбрых и один из сыновей старшей дочери Раисы, бабушкин внук, Александр.
Дядя Шура как-то сам рассказал мне, что его в сорок первом году призвали на фронт, хотя он был сильно близоруким с молодых лет (от голода в двадцатые годы почти совсем потерял зрение, «куриная слепота»). Без очков после этого он смутно видел. Но в августе 1941 года он, как и все, участвовал в атаке на каком-то участке нашего фронта. Во время близкого разрыва гранаты его очки слетели с носа. Он наклонился и стал вслепую, на ощупь, искать свои очки на земле. Без них ни бежать, ни стрелять он был не в состоянии.
Наконец, его рука нащупала очки, оставалось поднять и протереть их, но в это самое время кто-то каблуком раздавил бесценные для дяди Шуры очки.. Дядя Шура поднял глаза и разглядел, что вокруг стоят гитлеровские автоматчики. Так он попал в плен. Был в концлагере, там его заставляли выносить на руках крупные камни из каменоломни. Он уже совсем обессилел от голода и тяжёлой работы, несколько раз падал, его трижды чуть-чуть не пристрелили конвоиры, но товарищи помогали ему всякий раз подняться и снова нести камень на макушку пирамиды.
Тут к ним прибыл какой-то немецкий Бауэр (крестьянин-фермер) и стал выбирать себе в хозяйство батраков. Он заставлял всех показывать руки и отбирал тех, кто привык к сельскому труду. У дяди Шуры были хорошо развитые, рабочие, умелые руки, поэтому Бауэр забрал его из концлагеря, говоря, что купил за бесценок доходягу.
На его ферме дядя Шура должен был ухаживать за свиньями. Кормили его тем же, что и свиней. Весной он начал выходить из свинарника, чтобы погреться на солнышке, и увидел немецких крестьянских детей. Тогда он сделал свистульки из тростинок и раздал детям. Потом смастерил самодельную балалайку и стал играть потихоньку на ней. Дети подходили к нему всё ближе и ближе, перестали бояться русского солдата «Ивана».
Один мальчик, плача, даже рассказал ему, что отец сильно избил его за плохую оценку по математике, в которой он ничего понимает. Тогда дядя Шура взял прутик и стал чертить на песке и что-то объяснять мальчишке. Тот сбегал за учебником и принёс дяде Шуре кусок хлеба и пареную брюкву. Потихоньку к нему за помощью стали прибегать все, у кого было плохо с учёбой. И все они, таясь от родителей, старались его подкармливать. Так он пошёл на поправку, стал думать о побеге, но у него так и не было очков.
Когда пришла наша армия, ему пришлось долго иметь дело с особистами, но никто его не бил, не пытал, никакого зла к ним он не испытывал. А вот о фашистах… Он показал мне руки с набухшими венами и следы от побоев и ударов прикладом автомата. До конца жизни ему снилась война и концлагерь…Во время сна он что-то кричал по-немецки, стонал, скрежетал зубами и «воевал», воевал до самой смерти. Преподавать математику в школе ему так и не разрешили. Постепенно устроился работать счетоводом в лесхозе. Своей семьи у него не было, не было ни жены, ни детей. Только боль во всём избитом теле…
У нас дядя Шура больше всего подружился с моим старшим братом Шурой. Они вместе ходили рыбачить, осенью на болоте охотились на уток, а зимой — на зайцев. Жили мы по-прежнему очень трудно. Рабочие карточки получали только папа и мама. Однажды наши охотники за целый день поисков сумели найти и подстрелить только дятла. Мама ощипала его и на железном прутике поджарила в печке у огня. Вся семья собралась за столом и ждала. Каждому папа выделил косточку с маленьким кусочком «дичи». Вот и весь семейный ужин, который мне запомнился и пришёлся, как видно, на воскресенье.
Как-то папа не выдержал голода и пошёл к начальству в контору совхоза. Он надел все свои боевые награды, взял все документы и справки из госпиталей. Не знаю, что говорил он там, но ему выписали с лисьей фермы сорок ободранных лисьих тушек. Они были маленькие, замёрзшие, синеватые и лежали в нашей пустой кладовке. Время от времени мама брала тушку, папа разрубал её топором на части, их клали в чугунок и томили в печке, добавляя какие-то травки, а за столом ещё и поливали разбавленным уксусом. Иначе лисье мясо в горло не лезло, так отвратительно оно пахло псиной.
Я категорически отказывалась есть лисье мясо, но однажды меня папа окриком заставил проглотить кусочек вместе со слезами. Наутро я проснулась вся жёлтая, опять не выдержала такого «угощения» моя травмированная военным голодом печень. С тех пор у всех был «лисий ужин», а мне давали картофелину в «мундире». Вот так питались в семье сельского учителя, участника битвы за Москву, участника обороны Ленинграда, участника сражения под Сталинградом и битвы за Кавказ, воина, освобождавшего Украину от немецких захватчиков, с боем бравшего три дня крепость Кёнигсберг, участвовавшего во взятии Берлина.
У нас, как и в 1941-1942 году, опять не было даже в 1945-46 году ни своего огорода, ни подсобного хозяйства. Продолжалась жизнь по скудным подачкам государства – по карточкам и нормам.
Методический совет
Проверьте, понятно ли учащимся, почему и после Победы жизнь для многих оставалась по-прежнему невыносимо трудной?
Для ответа на этот вопрос старшеклассники могут вполне самостоятельно найти цифры статистики, характеризующие ущерб народного хозяйства за годы войны и немецкой оккупации западных и южных районов страны.
5. Пропажа поросёнка
На следующий год папа и мама приобрели на казанском базаре поросёнка. Купили самого слабенького, денег было мало. Этого поросёнка выхаживали всей семьёй, как ребёнка. Летом поросёнок подрывал пни, находил в лесу грибы и какие-то корешки, с удовольствием хрустел желудями. Мы собирали ему траву и варили вместе с огородной крапивой. Близилась осень, должны были наступить холода. Отец был доволен — зима нынче не будет такой голодной, как прежде! Будет у нас свинина в запасе!
Я училась уже во втором классе. Вернувшись после школы, я открыла загородку в хлеву, выпустила поросёнка погулять на солнышке. Он весело хрюкнул и стал рыться в земле под деревьями. А я села за уроки. Когда пришёл Шура, поросёнка вблизи уже не было. Шура поискал его. Потом пришёл папа, они взяли лупу и стали изучать следы.
Оказалось, что следы вели к колодцу, а там терялись. Папа взял фонарь, обошёл всех соседей. И один из них рассказал, что вроде бы слышал поросячий визг в бане у инвалида, который жил с семьёй справа от колодца. Сосед покачал головой и с осуждением сказал:
— Ваш поросёнок часто сюда забегал. Видать, прикармливали. Давненько задумали украсть. Но как докажешь? С обыском не пойдёшь. Милиционера и ордера у нас нет. «Не пойман — не вор!»
Милиции в совхозе, действительно, не было. С мальчиком из той семьи, что съела нашего поросёнка, я училась семь лет в одном классе. Он всегда был румяный, сильный, улыбающийся, в общем, розовый, как и наш бесследно пропавший поросёнок.
А мы снова голодали целую зиму. Только теперь у нас появился ещё и брат Юра.
Мы жили в том же бараке, только с другой его стороны. У нас уже была «квартира»: одна комната с печью – «голландкой» (без плиты, только с «подтопкой») и холодная кухня с большой русской печью, которую нечем было топить. На меня и Люсю ложилась большая повинность. Каждое лето в каникулы во все хорошие солнечные дни мы должны были набрать по мешку сосновых и еловых шишек за день. Они быстро сгорали, а вот тепла от них почти не было. И в лесу собирали шишки не мы одни. Шура уехал от нас в Саратов учиться. Он стал студентом геологоразведочного техникума. Мы его с тех пор почти не видели. Зимой – учёба, а летом у него была практика где-то на Алтае.
Если мы с Люсей не успевали набить этот злосчастный мешок шишками, папа наказывал нас тем, что не пускал в кино вместе с подружками или на речку купаться. Он так и «не признал нас душой и сердцем» и часто бывал с нами жесток и несправедлив.
Кроме сбора шишек нас мучила вода. Надо было жарким летом поливать огород, а для этого сорок раз следовало сходить за водой на колодец. Колодец был не очень далеко, метров триста. Но пока дойдёшь до него, пока опустишь тяжёлую бадью на железной цепи, пока её вытащишь, да перельёшь, потом донесешь, стараясь не расплескать, пока выльешь в бочку, времени уйдёт уйма. Коромысло так давило на плечи, что приходилось горбиться. Так что мы, девочки, всегда радовались тёплым дождливым дням: и поливать не надо, и шишки в лесу сырые. Пойдёшь вечером в сторону пастбища, встретишь корову Зорьку, отведешь её в хлев и — свобода!
Но и это не все наши трудности и беды. Самое страшное ждало нас ещё впереди.
Методический совет
Ребята, как вы думаете, можно ли оправдать ту семью, где зарезали чужого поросёнка, хотя у них отец пришёл с фронта инвалидом без ноги?
Отступление
Зато он, этот инвалид, стал заведовать складом и через несколько лет отгрохал себе красивый большой дом. Но замуж за его сына я всё-таки не пошла принципиально. Он никогда меня ничем не обидел, но напоминал своим румянцем через всю щеку нашего поросёнка. А его отец беззастенчиво обвешивал нас с Люсей, когда мы собирали в вёдра чёрную смородину для кормления зимой чернобурых лис. У нас никогда «не хватало нормы», как бы мы ни старались в свои летние каникулы немного заработать в полеводческой бригаде. Однажды я всё-таки возмутилась и потребовала ещё раз взвесить ведро с отобранными крупными ягодами. Но он устроил такую истерику…
6. Школьная жизнь после войны
Чем старше мы становились, тем всё больше непонятного встречалось нам на жизненном пути. Ну, вот например, когда мы с Люсей однажды осенью шли в детский сад лесной дорожкой, из-за кустов к нам выскочил совсем большой парень, размахивая дубинкой, выломанной в лесу. Мы ещё совсем недавно стали жить в зверосовхозе, и я только начинала готовиться к школе в подготовительной группе детсада, то есть была совсем ещё малышкой.
Этот парень потребовал у нас копеечные пластмассовые брошки, которыми были украшены фетровые детские шапочки. Это был подарок из Москвы от тёти Аси, папиной сестры. У меня брошки были пристёгнуты булавочками. Парень сорвал с меня шапочку и легко снял их, бросив потом шапочку на землю и протянув свои «лапы» к Люсиной головке. Но тут его ждала неудача: мама крепко нитками пришила к Люсиной шапочке маленькие фигурки кошечек и собачек. Парень хотел сорвать их, это ему не удалось. Тогда он злобно поломал всю эту «красоту» и скрылся в кустах, ещё раз погрозив нам дубинкой.
Конечно, мы пожаловались родителям, я даже узнала этого парня, когда стояла в очереди за билетами на вечерний киносеанс для родителей в нашем клубе. Оказалось, что парень учился в вечерней школе, где преподавали мои родители. Не знаю, говорили ли они с ним. Скорее всего, они не поверили моей зрительной памяти, и в их взрослом мире продолжало действовать древнее присловье «Не пойман — не вор!». Война закончилась, но на арену борьбы в обществе всё сильнее, всё увереннее вступали и, к сожалению, торжествовали враги внутренние, наиболее опасные, без всякого стыда и совести, готовые грабить детей, обижать стариков и предавать наш советский строй, их сила была в том, что они объединялись в сообщества себе подобны, в подпольные банды….
Методический совет
Все ли понимают, почему внутренние враги не менее опасны для государства и его граждан, чем внешние? Почему наше государство не борется с ворами и воришками, начиная с их детского возраста?
Как вы думаете, почему девушка не вышла замуж за своего одноклассника? Права ли она была? Парень был из зажиточной, работящей семьи, был всегда вежлив и воспитан хорошо. И девушка очень нравилась его матери. Но вот поросёнок…
На годовщины революционных праздников было принято готовить концерты с разнообразными номерами. Кроме стихов, песен и танцев в годы нашего детства школьники выступали ещё и с «пирамидами». Помню, когда я училась в первом классе, меня и ещё нескольких девочек и мальчиков пригласил заниматься акробатикой заведующий клубом Николай Николаевич Петрашов, бывший офицер-фронтовик, шутник и затейник.
Мы делали «ласточки», «мостики», «шпагаты», «кувырки», а наши мамы сшили нам одинаковые белые майки и синие сатиновые трусы. Конечно, мне понравилось заниматься с Николаем Николаевичем, тем более что я, как самая маленькая и худенькая, в конце выступления по спинам ловко забиралась на самый верх трёхступенчатой пирамиды и, размахивая красными флажками, звонко на весь зал кричала: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!». Пирамида рушилась, а мы все вместе громко кричали «Ура!». Я задумалась: а было ли наше детство счастливым? И поняла: несмотря ни на что мы верили в торжество справедливости и в светлое будущее нашей замечательной страны.
Николай Николаевич был высокий, худой человек. Он не пил, не курил, никогда не кричал и не ругался и очень любил смешить нас. Мы слушались его во всём безоговорочно. Помню, как мы подготовили отрывки из пьесы С.Михалкова «Я хочу домой!». Николай Николаевич, бывший офицер, много рассказывал нам о том, как советских детей фашисты увозили в Германию, как несколько лет наши дипломаты даже после войны с трудом добивались возвращения летей на родину. Я играла в спектакле Иру Соколову, попавшую в немецкое рабство.
Он приготовил и с нашими учителями настоящий спектакль «Ревизор» по пьесе Николая Васильевича Гоголя. Сосед по бараку, учитель начальных классов, тоже бывший офицер-фронтовик, Павел Михайлович Флеринский, играл в нём Хлестакова, наш папа — его слугу Осипа. Мама была помощником режиссёра и суфлёром. Все остальные роли играли учителя, директор школы играл Городничего.
Я была на нескольких репетициях, помогала маме, и меня взяли на спектакль, хотя он был показан глубоким вечером. Люди, жившие впроголодь, как-то находили в себе силы и желание приходить на репетиции после работы и готовы были на многие жертвы, чтобы доставить радость сельским зрителям. Зал всегда был полон, приходили колхозники из всех ближайших деревень «посмотреть на артистов». Реквизит и мебель собирали из квартир сельской интеллигенции, а костюмы и платья привезли из казанского театра. Ей-ей, хороший у нас получился спектакль, а игра учителей отличалась глубокой искренностью и правдой.
Кинофильмы у нас в клубе показывали редко и только вечером. В зале всегда было столько народа, что ученики старших классов, у которых нашлись деньги на билет, сидели впереди всех на полу. Только дважды за вторую половину сороковых годов мама взяла меня на вечерний киносеанс (детских сеансов совсем не было). Один раз это был фильм «Каменный цветок». Я до сих пор считаю его самым необходимым для воспитания детей. Он воспитывает не только «русский дух», чего всегда так боятся в нашей стране, грозя нам кличкой «русских шовинистов». Главное, он приобщает к народной здоровой культуре, показывая какое наслаждение испытывает мастер своего дела от творческого труда и поиска.
Фильм открывает нам, как красиво умели отдыхать простые работящие люди. А какая умница там актриса Тамара Макарова, Медной горы Хозяйка! Она ведь побуждает Данилу – мастера к безграничному развитию творческих способностей!
Второй раз приглашение в кино случилось, когда я уже спала. Прибежала мама, разбудила меня и сказала, что в клубе идёт совещание передовиков производства. А после него будет бесплатно показан хороший трофейный фильм «Индийская гробница» выпуска 1938 года.
Мне обязательно надо посмотреть его, сказала мама, потому что там будут показаны индийские города и храмы, там прозвучат народные песни, будут показаны ритуальные танцы, что мне всё это здорово пригодится в дальнейшем на уроках истории. Она помогла мне быстренько собраться, и мы кратчайшим путём через ночной лес, спотыкаясь на корнях деревьев, побежали в клуб, боясь опоздать к началу фильма.
Я запомнила эту пробежку и фильм на всю жизнь, и с удивлением замечаю уже в который раз, что в жизни и в работе учителя (не знаю, как для других профессий) ничего не пропадает бесследно, никакая мелочь, всё всегда когда-то пригождается в моей работе.
Методический совет
Через шестьдесят лет мне понадобился просмотр этого фильма. Я была классным руководителем восьмого класса, когда ко мне подошёл учитель физкультуры и, чуть не со слезами на глазах, пожаловался, что все девочки из моего класса бойкотируют его уроки, приходят без формы, и слишком часто, ссылаясь на недомогания, отказываются заниматься. Он не знает, что с ними делать (девчонки внимательно наблюдали за мной и ожидали моих действий).
Я пообещала ему принять все меры. Можно было: накричать, сделать запись в дневнике, позвонить вечером родителям, назначить собрание, организовать индивидуальные разборки и не получить желаемого результата. Я сказала: «Идите по домам и готовьтесь к завтрашним урокам!». А сама позвонила своему выпускнику и попросила его поискать в Интернете фильм «Индийская гробница» (немецкий, трофейный, выпуск тридцатых годов). Надо скачать его на диск и принести мне желательно к началу первого урока следующего учебного дня. Своего компьютера у меня по бедности ещё не было. Мой бывший ученик с радостью вручил утром желанный для меня диск.
Я спокойно, без нотаций провела свой урок и предложила всем девочкам собраться в нашем кабинете в большую перемену. Пришли все. Я закрыла дверь на ключ, включила подготовленную заранее часть фильма. Это была сцена в подземном храме, где главная героиня должна была почти в обнажённом виде танцевать перед коброй. Девочки с интересом и любопытством познакомились с этой сценой и испытующе взглянули на меня, уже догадываясь, что далее пойдёт мой комментарий.
— Все всё поняли? — спросила я. — Или объяснить? (Девочки молчали.). Так вот, мои дорогие, если вы не хотите, чтобы ваши будущие мужья бегали по любовницам, надо развивать ваше тело. К сожалению, мужчины, в первую очередь, любят красивое, здоровое и хорошо развитое женское тело. Лицо и душа на втором и третьем плане. Наш учитель физкультуры знает, как развивать вас физически: не случайно в слове «учитель» две части (учи тело!). И, действительно, и у ребёнка, и у подростка тело постоянно меняется, как говорят, растёт. Именно учитель физкультуры (и никто другой) может подобрать индивидуальные упражнения для каждой из вас, это его профессия. А вы бегаете с его уроков, теряете такую редкую возможность, хотя много раз слышали, что у вас идёт период интенсивного развития, когда можно помочь природе или даже исправить её, избавиться от физических недостатков. Не делайте больше таких ошибок! И не обижайте хорошего человека и отличного профессионала!
Девочки сказали: «Спасибо!». В последующие учебные дни все старшеклассницы устроили паломничество в мой кабинет во все перемены и просили показать кадры из «Индийской гробницы». А потом и мальчики из моего класса, помявшись немного, спросили, можно ли и им посмотреть этот танец. Больше жалоб на моих девочек от учителя физкультуры никогда не было.
7. Опасное стихотворение в школьной стенгазете
С начальной школой у меня связано два странных, до сих пор непонятных явления. Помню в первом классе, когда только-только запахло весной, моя первая учительница Людмила Зиноновна (эвакуированная чешка) задала на дом нарисовать нам картинку «Весна». Сделав все уроки, я раскрыла альбом и поняла, что не знаю, как нарисовать весну. Пришёл Шура, увидел меня заплаканной, сидящей над чистой страницей, вышел на улицу и вернулся с сорванной мокрой веткой, на которой был тающий лёд и набухшие почки.
Он положил передо мной свой учебник по зоологии, где на обложке была цветная картинка: зелёная еловая ветвь со снегом, сидящая на ней белочка с пушистым хвостом, держащая в коротких передних лапках орешек. Шура объяснил мне, что ранней весной набухают все почки, что белки остаются такими же, как и зимой, а орешки они запасают в дуплах на всю зиму.
Шура снова убежал на улицу, а я, вдохновлённая его рассказом, вытерла слёзы и принялась тщательно вырисовывать коричневым и зелёным карандашом сначала ветку с почками, потом белочку на ней, аккуратно покрывая её желтыми и коричневыми штрихами. Очень довольная своим рисунком, я сложила учебники, тетради и драгоценный после войны альбом в свою противогазную сумку, которую папа приобрёл мне вместо портфеля, и посчитала, что я свободна, могу теперь почитать книжку.
Читать я начала рано, очень полюбила книжки и была самой активной читательницей, а затем и помощницей в нашей клубной библиотеке. Много раз взрослые не верили, что я уже прочла какую-нибудь толстенную книгу, начинали задавать мне каверзные вопросы, но быстро убеждались, что я не только прочла, но очень многое рассказываю близко к тексту. После этого меня хвалили и спрашивали, что же я буду делать, когда прочту все книги в библиотеке, когда мне не смогут найти ничего новенького? Я улыбалась и думала про себя: «Тогда я сама стану писать свои книги и нарисую для них картинки».
Каково же было моё разочарование, когда в своём альбоме под весенней веткой с белочкой я увидела четвёрку. За четвёрки меня ругал отец, требуя только отличных оценок. Кроме того, он строго выговаривал и Шуре, который отвечал за проверку моих уроков.
Я подошла к столу учительницы, дождалась своей очереди и спросила:
— Что мне сделать, чтобы рисовать лучше? На пятёрку?
И, вдруг, Людмила Зиноновна закричала на меня:
— Скажи спасибо, что я тебе двойку в журнал не поставила! Ты не сама нарисовала, тебе брат нарисовал, а ты обманщица, врунья!
— Это я сама! Мне Шура только веточку с дерева сорвал и свой учебник дал. А рисовала я сама…
— Хватит врать! Маленькая, а уже обманывать научилась! Садись на место! Тебе двойку надо было поставить! И снять октябрятскую звёздочку за враньё! Садись на место!
С тех пор у меня уже никогда не появлялось вдохновение, когда надо было что-нибудь нарисовать. Потух какой-то огонёк в душе, и вместе с ним исчезла навсегда любовь к моей первой учительнице.
Но, наверное, самое непонятное явление встретилось мне, когда я стала пионеркой и редактором классной стенной газеты. С чувством большой ответственности я принялась за дело: собирала заметки, копила иллюстрации из газет и журналов, цветными карандашами разрисовывала яркий заголовок «Радуга». Папа даже подарил мне для этого большой многоцветный (наверное, дорогой) набор карандашей.
И вот как-то я подготовила новый выпуск, чистенько переписала заметки одноклассников, приклеила портрет Сталина и под ним поместила только что сочиненное мной стихотворение. Довольная, я побежала в школу и повесила стенгазету, чтобы ребята завтра с утра оценили мою работу.
Родители пришли поздно. Меня разбудили и потребовали, чтобы я написала новое стихотворение. Спросонья я плохо соображала, клевала носом, папа сам что-то писал, зачёркивал, советовался с мамой. Наконец он дал мне новый текст, чтобы я переписала своим почерком. Рано утром отец пошёл в школу и сам повесил стенгазету на прежнее место.
Оказалось, что кто-то из учеников вечерней школы прочёл моё стихотворение, ужаснулся чему-то, вызвал папу с педсовета, показал на моё творение. Вот чем объяснялся наш ночной переполох. Что же такого крамольного нашли в моём стихотворении? Чем могла так перепугать взрослых людей очень маленькая наивная пионерка — ученица третьего класса сельской школы-семилетки? Я не помню всего стихотворения о всенародной любви к главе государства. Но хорошо помню только одно четверостишье из трёх или из четырёх:
Знаю, смену вы ждёте,
Мы продолжим ваш труд.
И, когда вы умрёте,
Дело нам отдадут.
На всю жизнь в моих глазах остался испуг отца и матери из-за искреннего миропонимания своей дочери. Я рано ощутила, что рисовать «с огоньком», писать стихи о политических деятелях и быть редактором газеты (даже школьной) в нашем государстве (а, пожалуй, и не только в нашем) может быть очень опасным для окружающих меня родных людей. Больше стихов я не писала до самой «перестройки».
7. Джек, на место!
Кроме сбора шишек, хвои, кроме бесчисленных вёдер колодезной воды, прополки сорняков и полива огорода, нам с Люсей ещё приходилось собирать лесную землянику для всей семьи. Грибы, в основном, собирал и солил папа, а квасить капусту, солить огурцы и помидоры, варить варенье на зиму приходилось маме. Сажали, окучивали и собирали урожай картошки всей семьёй. Я ещё должна была с папой заниматься пчёлами.
После того как у нас тёмной ночью из огорода бесследно и, как всегда, безнаказанно украли ульи с пчёлами, погрузив их на грузовик, папа решил больше не тратить напрасно денег на покупку ульев. Но вот пчёлы с ним не были согласны и поселились у нас между рядами двойного потолка, жужжали там, но к нам они привыкли, не трогали.
Каждое лето мы с папой в широкополых шляпах с плотно к ним пришитыми кусками марли и кисеи, в спортивных зимних костюмах, крепко перевязанных верёвочками на щиколотках и в запястьях, залезали под крышу, внимательно выслушивали все доски и выпиливали очередное отверстие на потолке. Папа тихо вынимал кусок доски, я дымарём отгоняла пчёл с его рук, и мы изымали часть сотового мёда, складывая его в большой эмалированный таз. Не помню случая, чтобы хоть одна пчела ужалила нас или чтобы мы раздавили хоть одну пчелу.
Мы отыскивали пчелиную матку, вставляли подготовленные заранее рамки с пустыми ячейками для побуждения пчёл к усиленному сбору нектара, производству мёда и к разрастанию пчелиных семей. Так что природа, крайне, до предела возмущённая разгульем и безнаказанностью послевоенного жулья в стране, щедро дарила нам запас мёда на всю зиму.
Природа подарила нашей семье и еще одно «божье создание» для охраны всего небогатого хозяйства. Однажды в летние каникулы мы, собрав всех подружек — детей сельских учителей и соседей по бараку, пошли в лес по ягоды. Забрались куда-то далеко и обнаружили большую полянку с крупными душистыми ягодами земляники. Быстренько наполнив литровые стеклянные банки и металлические кружки, наевшись «до отвала», мы уже собирались в обратный путь. Но тут, вдруг, среди сосен раздался громкий, страшный то ли крик, то ли рёв, то ли вопль. Мы вздрогнули от испуга и собирались бежать подальше от этого места, но стало на удивление тихо.
Раздвинув кусты, пригнувшись, оглядываясь по сторонам, как партизаны, мы пошли исследовать непонятный звук и, несколько минут спустя, вышли к огромной, только что выкопанной куче жёлтого песка. Я, как самая старшая среди девчонок, подошла к куче поближе. Девочки наблюдали за мной из-за кустов и тихонько перешёптывались:
— Ой, Нина, пойдём домой! Обед уже скоро…
Но тут снова возник какой-то непонятный звук, и перед моими ногами стала образовываться уходящая в глубину земли воронка. Я присела и осторожно ладошками разгребла песок. В песке шевелился и очень тихо скулил маленький щеночек, у него даже глазки были ещё закрыты.
— Собачка! Щенок! Девочки, не бойтесь! Идите сюда! Он маленький.
Осторожно раздвигая кусты, ко мне подошли все подружки.
— Правда, собачка. Откуда она тут взялась? Кто её закопал?
— Ну, всё, пошли отсюда скорее! — скомандовала я, и мы дружно повернули к тропинке. Тут раздался ещё более страшный, чем первый, вопль, мы вздрогнули и, не разбирая дороги, бросились бежать, по звукам стараясь определить, где проходит по лесу автомобильное шоссе. Без остановок, стремглав мы бежали подальше от страшного места, прижимая к себе банки и кружки с ягодами. Щенок тихо лежал в кармашке фартучка у моей самой младшей сестрёнки Гали. Скоро мы, наконец, добрались до знакомого поворота дороги и уже спокойно пошли к нашим домам.
— А чей он будет? — осторожно дёргая меня за руку, спросила Галя.
— Нам не разрешат! У нас уже есть собаки, — отказались все девочки.
— И нам не разрешат. У нас папа контуженный, он не переносит собачьего воя, его он всегда раздражает. Папа даже в кино не ходит, нервы у него не выдерживают. Нет, он не разрешит нам оставить собачку! — сказала рассудительная Люся. — Что будем делать?
-Я им не разрешу! — погрозила маленькая Галя. — Я буду так реветь, потом закашляюсь и заболею!
Галя родилась очень слабенькой в мае голодного 1946 года. Она в роддоме сразу же простудилась. После этого она болела часто и подолгу, с осложнениями…
Мама сидела на крылечке и чистила рыбу, которую наловил утром папа. Мы все вместе гурьбой подошли к ней и наперебой рассказали о приключении и странной находке. Галя приготовилась плакать.
— Где щенок? — строго спросила мама.
— Вот! — Галя развернула свой белый вышитый фартучек. Мама рассмотрела щенка, встала, принесла тёплого молока в бутылочке, надела соску и вложила её в пасть щенка.
— Оставим? — Галя настойчиво посмотрела на мать и приготовилась плакать.
— Вот папа придёт, тогда и решим.
Когда пришёл отец, щенок лежал в тёплой пелёнке в корзинке с соломой. Девочки-соседки сначала унесли ягоды домой, потом вернулись и, перебивая друг друга, восхищенно обсуждали событие. Но наш отец опять почему-то нахмурился и стал подробно выспрашивать меня о приметах того места, где появилась в глухом лесу огромная куча свежего песка.
Позже вечером пришли соседки, услышав от своих дочерей рассказ о странном и страшном, совсем непонятном вопле. Они внимательно осмотрели щенка.
— Похоже, он породистый, очень крупный. Овчарка? Откуда? У нас в совхозе и в окрестных деревнях одни дворняжки бегают. И почему он оказался так далеко в лесу, в песке? Он там один был? И зачем там нужна куча песка? Кто и что рыл или зарыл?
Ночью мне приснился страшный сон: я снова видела воронку, осыпающуюся под моими ногами, из которой показалась нежная бледная женская рука, и я снова и снова слышала, словно наяву, душераздирающий вопль.
— Тише, тише, это только сон. Никого там больше не было, кроме щеночка, — успокаивала мама. — Это гроза, ветер сильный, деревья ломает. Папа туда ходил, искал, никого больше там нет! Ты просто увидела страшный сон. Такие кошмары, бывает, всем снятся. Со всеми это бывает. Спи спокойно, ничего не бойся.
Скоро щенок превратился в огромную умную овчарку. Отец сделал конуру под берёзой недалеко от сарая, где находилась наша кормилица — корова Зорька, да растущий не по дням, а по часам, поросёнок Борька, да голосистый петух Петя и разноцветные проныры куры.
Назвали мы собаку по-европейски — Джек. Джек понимал всё, только говорить не мог. Он знал своё место и любил всех членов семьи. Маленький Юра долго не мог ходить. Ножки и у него были слабыми, хотя родился он в самом конце 1948 года. Он целыми днями сидел на полу на ватном одеяльце. Джек подползал к нему, Юра хватался за его шерсть, собака медленно поднималась, Юра вставал вместе с ней, по-прежнему цепляясь за шерсть, и вместе с ней делал свои первые шаги. Даже говорить начал с распоряжения:
-Дьэк (Джек), на место! — И собака бежала по его приказу в свою конуру.
Джек сопровождал девочек не только во время походов в лес, он провожал нас до клуба, когда шёл сеанс, терпеливо ждал выхода зрителей из зала. Никто из мальчишек ни разу не осмелился дёрнуть нас за косички, не решился крикнуть какое-нибудь обидное слово. Джеку стоило только показать свои длинные белые клыки, как сразу же охота дразниться пропадала у самых отъявленных деревенских озорников.
Но вот однажды в клубе собралась какая-то районная конференция и в перерыве на крыльцо вышла целая группа курильщиков в военных формах. Девочки шли в магазин, чтобы выстоять длинную очередь за хлебом. Джек весело сопровождал их. Вдруг, он насторожился, подбежал к крыльцу и хрипло, зло, отрывисто залаял. Девочки тянули его, но он вырывался и снова начинал облаивать офицеров. Поведение его было необычным.
— Джек, на место!
Джек неохотно повиновался. Оглядываясь, сердито ворча, он побежал к своей конуре. А потом снова вернулся к клубу. Пришлось вмешаться отцу. Он привёл Джека к дому и в наказание крепко привязал его к берёзе.
Несколько дней спустя девочки пошли в кино и попутно зашли в библиотеку. Их встретил там незнакомый человек в военной форме. На ремне у него была пристёгнута кобура.
— Девочки, это у вас есть овчарка?
— Да, у нас! А почему вы спрашиваете?
— Говорят хорошая, умная и красивая, породистая. Вот и хочу попросить у вас щеночка.
— У нас — Джек! Щеночков не будет.
— А где вы его взяли?
— В лесу!
— Так уж и в лесу?
— Да, в лесу. Там большая куча песка была, а в ней какой-то живодёр закопал маленького щеночка. Мы его раскопали, спасли, выкормили. Он уже большой вырос. Но послушный, воспитанный. А почему вы всё спрашиваете?
— Да вот интересуюсь. А больше там ничего не было?
— Нет.
— А показать это место сможете?
— Нет, мы далеко зашли, поплутали по лесу, потом кучу песка увидели и откопали щеночка. Он так жалобно скулил. И кто это его закопал живого? И кто целую кучу песка накопал в глухом лесу? Зачем?
— А вы не знаете, у кого можно купить щенка от овчарки?
— Не знаем, у всех во дворах только дворняжки, а у нас — Джек!
— Жаль, очень жаль. Мне овчарки нравятся! — сказал военный, но его глаза по-прежнему оставались холодными и подозрительными.
Скоро Джек исчез. Его искали все. Но всё было безрезультатно. Замечательная, любимая всеми собака исчезла. Когда девочки пошли на реку купаться и заодно выполоскать бельё, им повстречалась взрослая девушка из дальнего посёлка.
— Это у вас овчарка пропала? — спросила она.
— У нас! Вы что-нибудь о ней знаете? Мы её ищем, ищем…
— Не ищите! Застрелили её. Из пистолета застрелили.
— Как застрелили? — ахнули девочки. — За что?
— Не знаю. Машина районная приехала, там военные. Джек на них лаять начал. Тогда один военный выстрелил и сразу убил наповал. Они его в машину погрузили и газанули. Только их и видели…
Дома девочки устроили родителям — учителям целый допрос:
— Разве можно вот так запросто убить хорошую, породистую, здоровую собаку? При советской власти?
— Значит, убили всё-таки?
Мама – депутат районного Совета пошла в контору совхоза и стала звонить по телефону в различные районные организации. Её долго не было. Вернулась она уставшая и очень расстроенная.
— Сказали, что собака была не зарегистрирована, без документов и без прививок. Бегала без ошейника и намордника.
— Так! Значит, всем дворняжкам жить можно, да? Без документов, без прививок. У нас про ошейники и намордники вообще никто не слышал! Их купить надо, а в магазине кроме чёрствых пряников вообще ничего нет, даже хлеб, как привезут, сразу раскупают, ещё и не хватает тем, кто заранее не занял очередь. А тут, видите ли, намордник потребовался!
— Ничего сделать нельзя! — повторила расстроенная не меньше дочерей мама.
В следующий раз, когда девочки пошли в кино, из двери библиотеки выглянула Александра Яковлевна и поманила девочек к себе. Плотно закрыв дверь, она строго посмотрела на них и посоветовала:
— Забудьте про свою собаку. Её не случайно убили. Она, видимо, свидетель. Не говорите об этом случае, это очень опасно. Вообще надо больше помалкивать, да слушать и «на ус мотать». Время сейчас такое… Правду и справедливость искать негде.
Какое сейчас у нас время, она не договорила. Девочки знали: умер Сталин. Было это ещё в марте. Учителя пришли в класс, включили чёрные «тарелки», все ученики слушали радиопередачу, стоя, и у всех из глаз лились горькие слёзы прощания. Для простых людей потеря была неизмеримой. Что тут можно добавить?
У нас, у детей войны в детстве почти совсем не было детства!
8. Девочки, спасите!
Послевоенный период носил сложный характер. Фронтовики заняли все руководящие места и практически не переносили никакой критики и даже с обидой, с пренебрежением и с крайней подозрительностью относились к любым советам и самым невинным замечаниям. Получился странный симбиоз советской власти, элитарного положения на местах участников военных действий и требование безропотно-безоговорочного послушания всех, кто создавал победу в тылу, кто спасал детей и подростков от голодной смерти и простудных заболеваний, то есть налицо было всяческое подавление авторитета наших самоотверженных женщин-матерей.
Помню, как отменили талоны на водку, и во всём государстве началось широкое распространение совсем новой традиции народа — бездумное употребление (под всякими благовидными предлогами) «наркомовских ста граммов». Снабжать войска водочным довольствием в количестве 100 граммов на человека начали к осени 1941 года. Причём поступило разрешение на употребление водки только войскам первой линии. И то, что необходимо было перед атакой или в промозглом окопе особенно в зимний период, стало, как это ни возмутительно, нормой повседневной жизни под удалые рассуждения о «культурных формах» употребления спиртных напитков.
Помню, как праздновалась отмена талонов на водку в нашей семье. Мама приготовила хороший ужин. Мы любили винегрет и домашние пельмени. А уж пироги, пирожки и плюшки создавали у всех долгое воспоминание. Была натоплена печь. Вся семья собралась за столом. На коленях у матери сидел годовалый долгожданный мальчик, наш самый младший брат Юра, который ухитрился родиться после трёх сестёр на радость и гордость папе.
Отец поставил на стол «чекушку» самой дешёвой водки. Для нас это было в диковинку. Кроме водки, привезенной отцом при возвращении с фронта, и празднования новоселья в том же 1945 году, никакого распития спиртных напитков несколько лет в нашей семье не было. В третий раз в жизни мы увидели это ненавистное «культурное употребление», когда отец поставил две малюсеньких стопочки на стол, наполнил их и, как фронтовик, четыре года сражавшийся за нашу суверенность, провозгласил торжественную здравицу советскому государству.
Он с долгожданным удовольствием опрокинул стопку, закусил солёным огурчиком, винегретом и перешёл было к горячей картошке и солёным грибочкам, как произошло событие, в конец испортившее семейный ужин. Оно стало предвестником всех будущих горестей, потрясений и невосполнимых потерь в нашей семье.
Мама всегда была против употребления спиртного, она не любила пить, тем более водку. Она чуть-чуть замешкалась и не заметила, как маленький Юра схватил стопочку, из которой он привык пить молоко и воду, и… сделал глоток. Он сначала задохнулся, потом захрипел, закашлялся, потом заплакал. Мама стала кормить его грудью, чтобы нейтрализовать обжигающее действие водки. Папа начал на всех кричать, ругаться. И пошло-поехало…
Я с детских лет усвоила, что водка — это главное зло в жизни человеческого общества. На моих глазах заслуженные фронтовики, изрядно подвыпив, кричали, не думая о детях и о произведённом впечатлении, кричали своим жёнам: «Да, ты знаешь, что на одного мужика приходится восемь баб! Которую из вас захочу, к той и уйду! Ублажать меня вы все должны, я воевал за вас! Я раненный, я контуженный, я сколько раз в атаку ходил!
И так далее, и тому подобное. Конечно, всё это говорилось с употреблением самых нецензурных слов и выражений.
От себя замечу, что, да, воевали за нас, и мы им искренне благодарны. Всем без исключения. А вот после отмены талонов на водку, они уже воевали не с фашистами, а воевали с нами и с результатом своих военных побед. Они портили дальше наше военное детство, наше голодное отрочество и почти безрадостную юность. Они наделяли нас комплексами неполноценности. А вот те, кто занимал должности повыше, требовали от государства и общества для себя не только почёта, но и всяческих льгот, забывая о сиротах и чрезмерно усталых женщинах, довольствующихся мелкими подачками, а по большому счёту, как говорят в народе, наши верхи позорно «профукали» наш неповторимый Союз Советских Социалистических республик.
В экономическом, политическом, демографическом, культурном и духовно-нравственном направлениях движения общества «западники» и «перестройщики», проще говоря, элитарные, номенклатурные, чванливые льготники отбросили нашу страну далеко-далеко назад.
В словах «П-рост-ые люди» заложен корень «рост». Раз есть простые люди, значит, должны быть в отличии от них люди «сложные»? А в слове «с-лож-ный» заложен уже совсем другой корень – «ложь»!
Да ещё и какое глупое присловье распространили: «За что боролись, на то и напоролись». Как это понимать? Боролись за революцию, а напоролись на уголовно-враждебную контрреволюцию? Я стала свидетельницей и следующего «перестроечного» заявления одного из «титулярных» представителей военного поколения: «Фронтовики — это особая каста! Мы требуем льгот и получаем их!»
Мне очень хотелось бы спросить также громко: «Значит, мой отец с боями дошёл до Берлина в солдатских сапогах, четырежды раненый, да ещё и контуженный, дошёл только для того, чтобы вы присвоили себе всевозможные звания, высокие зарплаты и льготы, обеспечивая элитарным жильём своих внуков, правнуков и даже праправнуков? Да ещё разделили общество на самодельные «касты», требуя неприкасаемости номенклатурных кругов, используя даже библейское «не суди, да не судим будеши»…
Но у нас не принято вести полемику с фронтовиками, мне пришлось молчать, никто не стал бы на мою сторону, хотя документы у многих слишком уж моложавых и чересчур бодрых старцев следовало бы проверять и перепроверять…Но проверять по-честному, вроде бы уже и некому…
Мне и сейчас непонятно, как в обществе, расколотом на богатых и бедных, можно отыскать единство, общенациональную идею и патриотическую основу?
Мы, педагоги, родители, общественные деятели обязаны вникнуть в проницательную мудрость Л.Н.Толстого, оставившего нам свой главный завет: если люди плохие соединяются для воплощения своих коварных замыслов, то хорошим людям со светлой душой ничего не остаётся делать, как тоже объединиться и действовать сообща в борьбе со злом, алчностью и невежеством. К этому остаётся добавить моё напутствие для современных молодых учителей (преимущественно учительниц): «Если женщины всей земли по-прежнему будут заботиться только о своих собственных детях, на Земле никогда не уменьшится зло».
Я всегда была взрослой (Заключение)
Детей войны остаётся всё меньше и меньше. Ушло от нас то поколение, у которого разбомбили или сожгли дом фашисты. Мало встречается и тех, кто попал в детские бараки в концлагерях, у кого брали кровь и подвергали так называемым «научным» исследованиям. Не выдержали тягот жизни многие бывшие дети из пограничных, оккупированных фашистами, районов нашей страны. Но даже те, кто родился уже после войны, в голодные послевоенные годы, ушли от нас слишком рано. В книге «У войны не женское лицо» Светлана Алексиевич приводит страшную цифру: во время второй мировой войны в Европе и в Советском Союзе погибло тринадцать миллионов детей…
Кто напишет о том, как поколение, рано начавшее заниматься непосильным трудом, переложенным на их неокрепший детский позвоночник, которых называют «»детьми войны»», которые так много пережили с самого раннего возраста, осталось в нашем обществе словно бы незамеченными?
Говорят, что время лечит, но бывают события в жизни, которые наносят такой удар, такие душевные раны, которые навсегда остаются где–то внутри. У детей войны с раннего детства «душа болит и не проходит», потому что голод и холод, страх потерять близких, страх одиночества, раннее ощущение своей ненужности обществу загнаны куда-то в глубину и не дают нам покоя.
Усиленное внимание общества на протяжении всей нашей жизни было сосредоточено на участниках войны, потом на тружениках тыла, на сиротах, инвалидах, позднее на дутых «звёздах» кино, театра, эстрады, телевидения. Многие депутаты, из которых кое-кто даже не является патриотом «этой» страны, отсылают детей учиться за рубеж, а сами постоянно обругивают простых, скромных и честных тружеников. Они охаивают наши давние обычаи, порядки и духовность вместо того, чтобы стать подлинными защитниками страны, в том числе и честными защитниками престарелых уже детей войны. Поколение детей и подростков войны, потерянное пока поколение, восстановившее страну из военных руин, отдавшее всё во имя процветания и обеспечения обороноспособности страны, внезапно обманным путём брошено в непривычный капитализм с электронно-похотливым лицом и «»пивным брюшком.
Нас заинтересовали те дети войны и подростки войны, которым удалось выжить и состариться в этом равнодушном и в то же время взрывоопасном мире. И мы с ребятами моей школы попробовали было побеседовать с многими стариками. Краткие интервью с ветеранами труда (в очередях у касс магазинов, в коридорах поликлиник, в скверах района Чертаново Северное Южного административного округа города Москвы) привели нас к совсем неожиданным результатам.
Мы задавали такие вопросы:
— Ваше имя и отчество? В каком году вы родились? Вы помните что-нибудь о жизни во время Великой Отечественной войны? Как Вы восприняли День Победы?
Мы уточняли некоторые детали:
— В каком районе, области, республике Вы находились во время Великой Отечественной войны? Вспомните, о чём писали на фронт Ваши родные и что было в письмах с фронта? Сохранились ли у Вас письма военных лет? Были ли Вы на новогодней ёлке во время войны? Запомнился ли Вам День Победы? Была ли у Вас в детстве хоть маленькая радость?
Наш неназойливый опрос позволил прийти к следующим выводам:
1. Современные (ещё живые) дети и подростки войны, с которыми нам удалось побеседовать, как правило, чего-то пугались, часто отказывались назвать свои имя и отчество, не говоря уже о номере домашнего телефона. Их поведение в корне отличалось от ветеранов войны, которые, наоборот, охотно вступали в разговор, давали свои координаты и контактные телефоны, посещали школу, делились в классах жизненным опытом.
Невинное приглашение: «Вот видите? Это наша школа, у нас замечательный музей. Приходите к нам, запишите школьный телефон. Детям нужны встречи с вами, общение со старшим поколением!»,- мало действовало. Даже те, кто вступал в беседу, чего-то пугались и категорически отказывались от дальнейших контактов.
2. Чаще всего нам встречались женщины – подростки войны 1933 года рождения, те, кому в 1941 году исполнилось 7 – 8 лет. Почти не встречались мужчины 1937 – 1940 годов рождения. Или они выглядели так, что не хотелось ни подходить к ним, ни беседовать с ними.
3. Все ветераны труда-дети войны как правило, говорили однозначно, отрывисто, с видимым усилием припоминая какие-то подробности. Примерно вот так:
« Всё, как в тумане, в темноте. Что я помню? Страшный голод, холод; до сих пор слышу звуки бомбёжки; как наяву вижу бомбоубежище, разрушенный дом; помню карточки, очереди…», — вот и почти все «подробности» воспоминаний «о радужном детстве» у большинства людей моего поколения. Жаль!
4. Характерная особенность детей войны – это потрясающе плохая память. Что это? Защитная реакция детского организма? Нежелание вспоминать плохое? А хорошего-то и не было! А, может быть, причина в том, что организм малышей требовал питательных средств и их катастрофически не хватало для развития памяти?
Мы очень благодарны всем ветеранам войны, но невольно приходится поразмыслить над закономерными, но непонятными явлениями, уходящих в небытие детей войны… Ведь в детстве у нас совсем не было детства!
Итак, говорят ветераны труда – подростки и дети войны.
Вот, к примеру, воспоминания Ольги Ивановны (1933 год рождения):
— Жили мы на Шаболовке, родители работали на деревообрабатывающем заводе, до войны я ходила в детский сад. Жили в бараках недалеко от завода, а рядом в тридцатые годы построили целый квартал пятиэтажных домов. Во время войны немцы бомбили эти пятиэтажки. Рядом с нашим домом дымила труба прачечной, фашисты, видать, думали, что тут какое-то важное производство и бомбили, и бомбили.
Наши бараки тряслись от разрывов. В нашей семье было пять детей. Помню, как мы прятались в какой-то трубе во время налётов. Не всегда ходили в бомбоубежище, оно было в районе метро «Парк культуры». Далековато от нас. В метро люди сидели подолгу на автомобильных шинах. Там даже продавали мороженое. Один раз тётя купила нам мороженое, одну порцию на всех, мы лизали его по очереди, а тётя потом потеряла сознание от голода. А мы, глупые ребятишки, бежали с визгом после бомбёжки к развалинам очередного разбомблённого дома, чтобы найти там игрушки и какие-нибудь вещи, а то и что-то съестное…
Мария Ивановна (1933 год рождения):
— Жила в Орловской области, немцы всё время нас грабили. Мы не учились, начали заниматься с учителем только после освобождения. Чернила делали из свёклы. Работала я всю жизнь маляром, много лет отстраивала Москву. О детстве? Нет, почти ничего не помню.
Любовь Михайловна (1933 год рождения):
— Помню бомбёжки, убежище в метро. Там прямо через рельсы клали лежаки, как на пляже, мы на них спали. Один раз я уснула, и у меня из-под головы украли узелок, который мне дала мама. Там были сухарик, тёплый платок, ещё какие-то вещи, хлебные карточки, семейные фотографии и немного денег. Я проснулась и долго плакала. Воров не нашли, а, может быть, и не искали. Не до того было… Самые страшные для Москвы дни!
У матери в подвале тоже во время бомбёжки украли все продовольственные карточки, прямо из сумочки украли. Как мы голодали после этого! Не перескажешь! Что ели? Мать поехала на толкучку обменять какие-то последние хорошие вещи на хлеб и картошку. Её хулиганы окружили в тамбуре, отобрали сумку и вытолкнули прямо на ходу из поезда. Хорошо, что она осталась жива, как-то доползла до жилья, а то, что со мной было бы? Запертая ведь я была в нетопленной комнате…
Валентина Фёдоровна (1932 год рождения):
— Помню ёлку, она была в метро. Нам дали там по две баранки! Одну разрешили съесть тут же, а вторую посоветовали принести домой и разделить с мамой. Вот и все воспоминания…
Галина Степановна (1932 год рождения):
— Ёлки помню домашние с 1935 года. Игрушки из стекляруса были: самолётик, танк, дирижабль, весы, парашютист, звезда на верхушке ёлки и гирлянды бус. Целые гирлянды разноцветных бус. Красота! Больше ничего не помню.
Валентина Дмитриевна (1930 года рождения):
— Помню только выстрелы и бомбёжки…
Прасковья Дмитриевна (1929 год рождения),немного подумав:
— Жила я в городе Камышин Сталинградской области. У нас немцев не было, поэтому мы даже посещали школу. Школа была семилетняя, работала в три смены. Недалеко от нас была железнодорожная станция «Петровский вал». Пришёл туда эшелон с зерном, продовольствием и вагонами с воинами, раненными и больными. Почти сразу же началась страшная бомбёжка. Всё горело несколько дней. Страшно вспоминать, что произошло с ранеными! Ужас! Да что вспоминать! Ничего хорошего у нас ни в детстве, ни в юности не было! Голод, холод, болезни, нужда, непереносимые тяжести. Непосильный с детства труд. И еда – арбузы с соседних баштанов. Животы у нас от такой пищи всегда болели…
Владимир Леонидович (1937 год рождения):
— Жили в ста километрах от города Горький. Рядом с нашим домом была гора Соборная. Казалась она нам огромной. Оттуда смотрели на зарево: горел после бомбёжки Горький! Помню, козу у нас украли соседи. Шкуру сбросили с откоса за домом. У матери было нас четверо, младший родился в 1941 году, отец пришёл весь обмороженный с финской войны и скоро ушёл на Отечественную…
У соседей была хитрая коза Ветка: не давала нам, малышам, пройти в туалет по тропинке. Выглянешь, бывало, вроде нет её, а обратно выходишь, она тут как тут. Злая! Не даёт пройти, рога наставляет, того и гляди пропырнёт насквозь. Холодно, ждёшь, а она не уходит, караулит, хитрая! Приходилось орать, пока не услышит кто-нибудь из старших.
Вода замерзала в кухне, потому что мы топили только в комнате печку- голландку. Я ставил туда котелок со свёклой, она томилась к приходу матери с работы. Садика не было, братишка был маленький, вот я и пошёл в первый класс позднее положенного. Матери надо было помогать, да водиться с Валеркой.
Как провожали отца на фронт, помню: меня дома оставили с младшим братом, ему пять месяцев было, а мне шесть лет. Он плакал и я плакал… Одни дома, а у взрослых уже несколько недель лица хмурые…
Кусочки хлеба мать прятала в буфете и запирала на ключ. Один раз пришла милиция делать обыск. Мать работала продавщицей… Ничего, кроме четырёх голодных детей, не обнаружили. Мать всю жизнь вспоминала об этом с обидой. «Излишки искали! Нашли «воровку», как же!» На рынке она увидела грязного оборвыша, бездомного татарчонка. Сердце материнское не выдержало, привела, вымыла, накормила, оставила. До конца войны с нами прожил. Потом уехал родных искать и не вернулся даже, чтобы спасибо ей сказать. Даже открыточку никогда не прислал. Мать очень на него обижалась, от себя ведь кусок отрывала. Старший брат и особенно сестра были против того, чтобы татарчонок с нами жил. Одна мать его жалела, подкармливала, лечила…
Татьяна Игнатьевна (1940 год рождения): В Белоруссии были, немцы приходили, всё забирали: яйца, масло, кур. Нас девять детей у матери было. Из дома нас выгнали, в баньке жить стали. Корова была, только это и спасало. Немцы перед уходом всю деревню Гижню спалили. Дом наш они подожгли, хотели и баньку спалить. Мать на коленях перед офицером стояла и нас всех поставила. Вымолила! Как жили? Цыпки на руках и ногах, лапти, картошка (бульба) гнилая, оладьи из неё делали – «тошнотики». Щавель ели, листья, траву. В школе учились только после войны. За 5 километров бегали. Книги верёвочкой перевязывали, у некоторых были противогазные сумки. Одежда была самотканная. Тяжело было. Потом отец из плена вернулся, весь больной, в колхозе работал. Старший брат погиб в 1941 году. Он только ФЗУ закончил. А остальные все маленькие были, погодки…
Галина Ивановна (1933 год рождения): Помню, сказали, что Горький бомбят, зарево сильное было. Мама и тётя Тося сильно перепугались, что немцы придут, бросились хорошие вещи прятать в колодец. Мама в трикотажной мастерской работала. Они обмотки там делали для солдат. У неё рабочая карточка была. Мы должны были её отоваривать, долго в очереди ждали, когда же лошадь придёт с фурой, когда, наконец, хлеб привезут. Бывало, до самого вечера ждали, не расходились. Холодно, отойти от очереди боязно, вдруг, потом не впустят. Картошку тёрли на тёрке, водичку добавляли и — в подтопок. Синяя получалась. Не вкусная. Столбунцы в лугах рвали, дикий лук.
У мамы приданое сначала хранилось хорошее: вышивки, кружева. Всё поменяли в деревнях. Яйца, лук, картошку привозили. А мы с подругой в луга зимой ходили, тальник на санках везли для топки. Никто тогда нас не трогал, девчонок, не обижал, не хулиганил. В первый класс я пошла учиться, мать меня в шаль пензенскую закутывала. Пока учусь, она шаль заберёт, оденется сама в сильные морозы. Потом придёт встречать, закутает, всю меня обвяжет, а сама бежит, от холода трясётся. Голодные мы были, больные, зимой часто дома сидели. Надеть, обуть нам было нечего. День Победы? Мне уже 12 лет было, должна бы помнить, но я ничего не помню… Никакой радости… Вот вам моё детство!
Юрий Леонидович (1931 года рождения): Ходили на волжскую пристань, видели два самолёта: один наш истребитель, другой повыше немецкий, он стрелял по нашему самолёту. А один раз в лугах шли, далеко километров пять от дома убежали, немецкий самолёт налетел, начал стрелять. Убил в тот раз девушку и корову. В школе нам на большой перемене хлеб давали по 100 граммов. Если корка попадалась – счастье! Тетрадей у нас не было. На газетах писали между строчек.
Бандиты один раз в магазине печную трубу сорвали, залезли, ограбили. Потом милиция с обысками приходила, вещи украденные у всех искали. А мы щавель ели. Дикий лук. Травы ели, «бурчовку» какую-то, стебель от неё жевали. Синюю почему-то картошку. Мать зимой в проруби бельё стирала, мыла не было, только зола. Руки у неё все красные были, пальцы скрюченные, еле разгибались. А я на саночках домой вёз мёрзлое бельё, развешивал. Летом рыбёшку ловили удочкой. Прямо тут же, на берегу, варили ушицу, ели. Грибы пекли на прутиках. Вечера с нетерпеньем ждали, думали, что мать, может, что-нибудь поесть принесёт и болтушку на муке сварит…
Татьяна Степановна (1937 год рождения): В эвакуации были в Татарии, станция Буздяк. Старшая сестра счетоводом работала. Старший брат был пастухом. Ему один литр молока за это давали. На всех делили. А мать на станции работала. Тяжело приходилось. Своего хозяйства у нас не было. Голодали. Картофельную шелуху берегли. Как ценный запас… Потом блины из неё пекли. А новой картошки как ждали, подкапывали, мелочь доставали, пекли.
Надежда Андреевна (1939 года рождения): Жили в Липецкой области, в землянках, в шалашах жили. Отец с Финской войны пришёл инвалидом… Пять детей нас было: 1941, 1946, 1948, 1950, 1956 год рождения. Ничего хорошего не было: отец пил много, контуженный. Никакой управы на него не было. Мы его раздражали, тишины хотел, покоя. Всех нас бил, ругался. А мы чем были виноваты? Есть всем хотелось, канючили. Вспоминать не хочется. Какие уж там радости. Как вспомню скандалы, как мать плакала… Лучше бы там в снегах у финнов он навсегда остался. Нам легче было бы! А то всё детство одни пьяные вопли, да упрёки, да тычки. Один раз так меня по головёнке железной кружкой ударил, до сих пор чувствую… Мать вообще в гроб вогнал…
Нина Алексеевна (1939 год рождения): Горько нам было услышать, что депутаты в Государственной думе «провалили» предложение о льготах для детей войны. Много ли нас осталось? Говорят, что Иосиф Кобзон сказал: «За что им льготы? За то, что они остались живы? И вроде бы Ирина Роднина голосовала против нас, а мы её так любили… Мы ведь честно работали, не бюллетенили, всегда с температурой на работу бежали. А как же! Строить надо было общество «для светлого будущего». И так всю жизнь. И где оно это светлое будущее? В особняках у ворья!
Про наших детей начальство всегда говорило: это неуважительная причина, дети — ваше личное дело. Отпроситься у них 1 сентября или на последний звонок невозможно было. Господи, умирать буду, а не забуду, как сын орал, стоял на подоконнике и плакал по нескольку часов… Боялся один оставаться… А места в садике не было. Всех старух во дворе обошла, просила поводиться, только что на колени перед ними не вставала, но где там! Одни от своих внуков-правнуков устали, других болезни замучили… А у нас, сирот войны, не было никого, чтобы за детьми нашими приглядели. Работой мы дорожили, а то как прожить на одну-то зарплату. И то, слава Богу, вырастили, высшее образование всем дали, свадьбы справили, на похороны из пенсии откладывали понемножку, даже подарки внукам делали. Продукты и лекарства тогда дешёвые были. Даже книжки покупали, на газеты и журналы подписывались… В кино каждую неделю ходили, а потом – хлоп! В одночасье все сбереженья наши обесценились во всех Сберкассах. Ветеранам войны хоть что-то возвратили, а детям войны, как фашисты, шиш под нос! Путёвку в пионерлагерь нам как-то укупили, одну на двоих: сначала я 20 дней, а потом меня сестра сменила. Как не хотелось уходить. Только что подружилась, выступать на костре готовилась. Кормили нас там одной гречкой и утром, и в обед, и вечером. Но всё-таки кормили, дома ещё голоднее было, но я после этого лет пятнадцать видеть не могла…
Надежда Александровна (1943 год рождения, медсестра): Мы жили в Барнауле, далеко от войны. Я, конечно, была малышкой и начала помнить события только с послевоенного времени. Одно из самых первых воспоминаний: при нас, детях, воспитательницы детского сада обсуждали вопрос, как и чем нас покормить, так как на всех дали две селёдки и немножко хлеба. Решили сделать форшмак и намазали его на ломтик ржаного хлеба. Всем раздали по маленькому кусочку на обед. Наверное, это была зима 1946 года…
Ирина Николаевна (1935 г.рождения) : Жили мы в Куркинском районе Тульской области, в селе Куркино. Это 25 км от Куликова поля. В 1941 году мы, ребятишки, видели, как наши солдаты шли в бой, на передовую. По 4 человека в ряд. Танки, орудия стояли у нас за колхозными садами. Видели, как пятерых партизан, замученных немцами, повезли хоронить, а на спинах у них были вырезаны ножом пятиконечные звёзды… Однажды видели, как немцы на мотоциклах двигались в сторону станции «Куликово поле».
Семья у нас была большая: семь детей, мать, отец, да бабушка, да дедушка. Седьмой братишка родился в 1941 году. В подвале нас прятали часто от бомбёжек и артиллерийских обстрелов. Помню, как корни мы ели, траву, дикий лук… Но все выжили. Из верёвок плели обувь, а как голодали! Отца раненого после госпиталя привезли, и он через несколько дней умер… А после войны все мы высшее образование получили… Социализм был, равноправие… Только-только жить начали, свадьбы стали справлять, в гости ходить по праздникам, квартиры стали бесплатно получать, а тут перестройка подоспела нежданно-негаданно. Опять не жизнь, а каторга…
Мария Павловна (1937 год рождения): Далеко отсюда жили. Тяжело вспоминать. В западной Украине. Всех боялись: и немцев, и румын, и полицаев, и бандеровцев. Немцев вышибли, но голодно ещё очень долго было. Днём к нам «ястребки» (советские) домой приходили, накормить просят, а ночью бандеровцы : то свинью утащат, то курей похватают… А «ястребки» картошки поедят, а потом по лесу бандитов ищут весь день, схроны их, землянки. Стрельба в лесу, взрывы. Ходить боязно, и на дорогах, и в лесу мины.… А вот сейчас в Донбассе что творится? Как можно было снова фашизм у нас в стране допустить? Зачем же мы налоги государству платили и платим немалые? Это уж совсем непростительно. Распустили народ без Сталина! Говорят, что несправедливо в тридцатые годы арестовывали. А ты не воруй! Живи честно!
Чтобы уснуть, хочу вспомнить что-нибудь хорошее из детства, из юности… Нечего. Наплывают трудности, невзгоды, потери близких людей, обиды, оскорбления чиновников и пьяниц, нехватки, нужда. Не поверите — вся радость в работе, в заботах, в хлопотах!
Вот на этой то ли скорбной, то ли оптимистической ноте я заканчиваю свои воспоминания и рассказы о войне, о детях и подростках войны, об их безрадостной современной жизни, где непонятно, какое же будущее ждёт нашу страну…
Список использованной литературы:
Алексиевич С. Последние свидетели. – В книге «У войны не женское лицо»: Повести.-М., Советский писатель, 1988.-368 с.
Волынская Альдона Владимировна, Аниканова Евдокия Мартыновна «Воспоминания о детях военного времени» в сборнике «Чёрные крылья войны»
Высоцкий С. Гостья. В криминальном сб. «Ищейка». — М.,1994, с. 423-467.
Блинов В.А., Рязанов Ю.М. Хлебная карточка: повесть, рассказы. – Свердловск: Ср. – Урал. кн. изд.-во, 1986. – 208 с.
Волков А.М.Волшебник Изумрудного города: Сказка. – М., Дет.лит.,1985. – 159 с.(стр. 104)
Горинов М.М. Москва. Война. Победа. 1941 – 1945 г.г. – М., 2008, 272 с.
Зайцев Е.В. Художественная летопись Великой Отечественной войны. – М.: 1986
Колесник А.Д. Подвиг защитников Москвы не померкнет в веках. – М.:2001, 128 с.
Мельников В.М. Тыловое обеспечение войск в Московской битве. – М.: 2009, 407 с.
Оськин Г.И., Марачев Н.Н. Изучение боевого прошлого нашей Родины. – М.: Просвещение, 1971, 247 с.
Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2011 – 2015 годы. – М, 2010, 76 с.
Разгром немецких войск под Москвой: М., 2006, 536 с.
Росин В.Е. Солдатская ложка. (Рассказы) – Киев, 1967, 114 с.
Советская культура в годы Великой Отечественной войны. – М.: 1976, с.24.
Советский тыл в годы Великой Отечественной войны: Уч. Пособие. — М.: Высш.школа, 1986, — 192 с. (гл.6, стр.115
Чёрные крылья войны. – Воспоминания несовершеннолетних узников концлагерей. – Составитель Волынская А.В.
»
